Некодирующие РНК в патогенезе глиальных опухолей

Обложка

Цитировать

Полный текст

Аннотация

Глиобластома – одна из наиболее агрессивных опухолей головного мозга, характеризующаяся чрезвычайно плохим прогнозом и почти 100% частотой возникновения рецидивов. В химиотерапии глиобластомы широко используется лишь темозоломид – алкилирующий ДНК агент, который повышает среднюю выживаемость больных с 12 до 14 месяцев. Высокоселективные соединения, действующие на конкретные белки и хорошо зарекомендовавшие себя при других типах рака, оказались неэффективными при GBM. Таким образом, очевидна острая необходимость в разработке принципиально новых методов, которые помогут добиться долгожданного прогресса в лечении GBM. Один из таких подходов предполагает воздействие на некодирующие РНК, которые характеризуются высочайшей многофункциональностью и часто служат своеобразными интеграторами, координируя работу сразу нескольких сигнальных путей в клетке. Воздействие на некодирующие РНК потенциально может привести к значительно более масштабным изменениям в клетке, чем ингибирование отдельных белков. В нашем обзоре рассмотрены длинные некодирующие РНК, кольцевые РНК, а также микроРНК, РНК, взаимодействующие с PIWI, малые ядерные и малые ядрышковые РНК. Приведена классификация этих РНК, описана их роль в различных сигнальных путях и физиологических процессах. Приведены примеры онкогенных и онкосупрессорных некодирующих РНК каждого класса в контексте их участия в патогенезе глиом и глиобластом. Рассмотрены возможности применения некодирующих РНК в качестве диагностических маркеров и средств терапии глиобластом.

Полный текст

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ: ГЭБ – гематоэнцефалический барьер; днРНК – длинная некодирующая РНК; кРНК – кольцевая РНК; кэРНК – конкурирующая эндогенная РНК; мнРНК – малая некодирующая РНК; мяРНК – малая ядерная РНК; мядРНК – малая ядрышковая РНК; нкРНК – некодирующая РНК; пиРНК – РНК, взаимодействующая с PIWI; GBM – глиобластома, TMZ – темозоломид.

ВВЕДЕНИЕ

Глиомы – гетерогенная группа первичных опухолей головного мозга, наиболее агрессивной из которых является астроцитома IV стадии, называемая глиобластомой (GBM) [1]. За последние 20 лет лечение пациентов с GBM почти не изменилось. В первую очередь проводят максимальное хирургическое удаление опухоли, а затем курс радиотерапии, которую часто дополняют химиотерапией с помощью ДНК-алкилирующего агента темозоломида (TMZ). Однако, несмотря на комплексную терапию, средняя выживаемость пациентов с GBM крайне низка в сравнении с другими видами опухолей. Так, 5-летняя выживаемость больных составляет 4–5%, а 2-летняя – около 26–33%.

В настоящий момент основными прогностическими маркерами глиом, широко используемыми в клинической практике, являются мутация в гене IDH и уровень метилирования промотора гена MGMT. Мутация IDHR132H, найденная примерно в половине образцов глиом, приводит к изменению метаболизма и гиперметилированию гистонов, что, как ни странно, значительно увеличивает выживаемость пациентов [2]. Метилирование промотора MGMT, выявляемое ~ в 40% образцов GBM, коррелирует с чувствительностью к TMZ и также предполагает благоприятный прогноз для больных, получающих лучевую и химиотерапию [3]. Лабораторные исследования и анализ баз данных секвенирования генома и транскриптома позволили выявить и другие маркеры, связанные с выживаемостью пациентов, а также подразделить глиобластомы на фенотипические группы, отличающиеся степенью агрессивности заболевания и чувствительности к терапии [4]. Однако ни один из этих подходов пока не нашел своего клинического применения.

В течение последних десятилетий ведется интенсивный поиск новых препаратов для лечения глиобластомы. В частности, активно изучают низкомолекулярные соединения, ингибирующие такие рецепторные тирозинкиназы, как EGFR (дакомитиниб; фаза II клинических испытаний) и PDGFR (сунитиниб; фаза II/III), а также эпигенетические белки-регуляторы, например HDAC6 (панобиностат; фаза II). Однако, несмотря на то, что схожие препараты высоко эффективны при различных типах рака, достичь значительных положительных результатов в случае глиобластомы пока не удалось [5, 6]. Помимо низкомолекулярных соединений, для лечения GBM в ряде стран одобрено гуманизированное моноклональное антитело против фактора роста эндотелия сосудов А (VEGFA), получившее название бевацизумаб. Однако позднее было показано, что бевацизумаб в сочетании со стандартной терапией не способен значимо увеличивать выживаемость пациентов [7]. Другим перспективным методом лечения GBM считается введение иммунных клеток с прямой противоопухолевой активностью. Некоторые варианты иммунотерапии в настоящее время находятся на разных стадиях клинических испытаний [8], но ни один из них еще не применяется активно в клинике.

Весьма перспективной мишенью для разработки новых методов терапии глиобластомы считаются разнообразные классы некодирующих РНК (нкРНК), которые часто выполняют крайне важные функции в регуляции жизнедеятельности опухолевых клеток. Очевидную проблему в создании таких лекарств представляет необходимость использования соединений, способных к специфичному взаимодействию с определенной последовательностью нуклеиновых кислот. Это значительно увеличивает минимальный размер молекулы лекарственного препарата и затрудняет ее прохождение через клеточную мембрану. В нашем обзоре мы постарались систематизировать данные о некодирующих РНК, участвующих в патогенезе глиом, и рассмотреть связанные с ними терапевтические стратегии.

За последние два десятилетия все более очевидной становится важная роль некодирующих транскриптов как в естественных физиологических процессах, так и в развитии заболеваний, в том числе онкологических [9]. Выявлено участие нкРНК и в патогенезе злокачественных глиальных опухолей. Многие нкРНК обладают проонкогенными свойствами. Их уровень в тканях злокачественных опухолей значительно выше, чем в нормальных тканях головного мозга. Во многих случаях наблюдается корреляция экспрессии соответствующей нкРНК со стадией заболевания и (или) фенотипом опухоли [10, 11]. Известны нкРНК, ассоциированные с пронейронально-мезенхимальным переходом, пролиферацией опухолевых стволовых клеток, а также нкРНК, способствующие адаптации опухоли к условиям гипоксии [11–13]. Кроме того, есть данные о том, что онкогенные нкРНК могут не только синтезироваться в опухолевых клетках, но и передаваться другим клеткам в составе экзосом и микровезикул, что может способствовать дальнейшей прогрессии заболевания [14]. В то же время описано множество нкРНК, выполняющих онкосупрессорные функции [15–18]. Таким образом, информация об экспрессии многих нкРНК теоретически может являться важным прогностическим фактором для пациентов. С другой стороны, понимание механизма влияния нкРНК на ключевые процессы в клетке может открыть дорогу к разработке новых средств для лечения злокачественных глиальных опухолей. В нашем обзоре подробно рассмотрены длинные некодирующие РНК (днРНК), кольцевые РНК (кРНК), микроРНК, а также РНК, взаимодействующие с PIWI (пиРНК), малые ядерные и малые ядрышковые РНК (мяРНК и мядРНК соответственно) в контексте их влияния на развитие злокачественных глиальных опухолей человека (рисунок). Мы не будем касаться транспортных и рибосомных РНК, роль которых не является целью настоящего обзора.

1. ДЛИННЫЕ НЕКОДИРУЮЩИЕ РНК

1.1. Биосинтез, классификация, локализация, функции днРНК

К днРНК относятся нетранслируемые РНК длиной 200 нуклеотидов и более. В настоящее время у человека по разным оценкам выявлено от 15000 до 50000 днРНК [9, 25]. Большинство таких РНК образуется с участием РНК-полимеразы II, однако некоторые днРНК могут транскрибироваться с помощью РНК-полимеразы III [26]. Существуют две причины, по которым эти РНК не транслируются. Во-первых, в их последовательностях обычно отсутствуют открытые рамки считывания длиной более 300 нуклеотидов; во-вторых, эти РНК могут содержать различные инактивирующие мутации, делающие трансляцию невозможной [27, 28]. Следует отметить, что в последние годы появилась информация о том, что некоторые днРНК содержат короткие рамки считывания и способны транслироваться с образованием пептидов, функция которых в большинстве случаев не выяснена [29]. Подобно мРНК, днРНК могут быть кэпированы и полиаденилированы. В то же время известны днРНК (например, lincROR), которые не содержат указанных модификаций [27]. Многие днРНК (NEAT1, GAS5, MALAT1) могут подвергаться сплайсингу, в том числе альтернативному, с образованием нескольких изоформ (данные GenBank). Некоторые днРНК (MALAT1, GAS5) широко экспрессируются в большинстве тканей человека, в то время как другие (CRNDE, HOTAIR) присутствуют только в клетках определенного типа (данные GenBank). Также известны днРНК (H19), которые транскрибируются только на стадии эмбрионального развития, а повышение их уровня в тканях взрослого человека свидетельствует о возникновении патологических состояний [30].

Существует несколько критериев, используемых для классификации днРНК: расположение соответствующего гена, размеры, внутриклеточная локализация и функции. Далее приведена классификация, основанная на локализации гена днРНК в геноме [9]. Согласно этой классификации выделяют 1) межгенные днРНК, последовательности которых не перекрываются с последовательностями белоккодирующих генов; 2) антисмысловые – транскрибируются в противоположном направлении по отношению к белоккодирующим генам; частично или полностью перекрываются с последовательностями генов; 3) двунаправленные или дивергентные – их транскрипция инициируется вблизи промотора гена и происходит в противоположном направлении; 4) интронные (смысловые и антисмысловые) – последовательности которых ограничены интронами генов; 5) днРНК псевдогенов, представляющие собой транскрипты копий генов, утративших свой кодирующий потенциал в результате инактивирующих мутаций; 6) теломерные и субтеломерные днРНК – транскрибируются с теломерных участков хромосом и содержат теломерные последовательности; 7) центромерные – транскрибируются с центромерных участков, включают центромерные повторы; 8) промотор-ассоциированные и 9) энхансерные днРНК – экспрессируются в обоих направлениях с этих регуляторных элементов генома [9].

 

Функции различных типов нкРНК в клетке. Диаграмма в центре и цифры указывают приблизительное количество различных нкРНК, экспрессирующихся в клетках человека и относящихся к одному из упомянутых типов [19–24]. Надписи указывают основную функцию данной группы нкРНК

 

днРНК могут локализоваться как в клеточном ядре, так и в цитоплазме [9]. Цитоплазматические днРНК могут выступать в роли «ловушек» регуляторных микроРНК, а также различных белков, препятствуя их действию на соответствующие мишени [31, 32]. Связываясь с другими РНК в цитоплазме клетки, днРНК могут обеспечивать их стабильность [33]. Некоторые днРНК служат предшественниками регуляторных микроРНК [34]. Ядерные днРНК способны регулировать экспрессию генов, привлекая к их промоторам белки, участвующие в ремоделировании хроматина, а также различные активирующие или репрессорные комплексы. Наконец, благодаря своим размерам, днРНК могут служить каркасом для сборки макромолекулярных белковых комплексов [35]. Кроме того, днРНК могут стабилизировать хромосомные петли, обеспечивая взаимодействие между энхансерами и промоторами генов [36]. Некоторые днРНК выполняют структурообразующие функции, участвуя в формировании и поддержании определенных ядерных структур [37]. Показано также, что ряд днРНК играет важную роль в установлении геномного импринтинга и инактивации Х-хромосомы [9].

Описано множество днРНК, которые можно рассматривать в качестве прогностических маркеров при злокачественных глиальных опухолях. Одни из них выполняют проонкогенные функции, другие действуют как онкосупрессоры. Однако данные в отношении многих транскриптов весьма противоречивы. В некоторых работах имеются указания на то, что одна и та же днРНК может выполнять роль онкогена при глиобластомах и онкосупрессора при менее злокачественных формах глиом. Это справедливо, например, для lincROR [38, 39]. В качестве примера мы подробно рассмотрим несколько днРНК, играющих различные роли в прогрессии GBM, остальные днРНК, функции которых исследованы в клетках глиобластомы, приведены в табл. 1.

 

Таблица 1. Роль днРНК и кРНК в патогенезе злокачественных глиальных опухолей

Название

Тип нкРНК

Роль

Молекулярный механизм действия

Ссылка

днРНК

H19

Межгенная

Онкоген

Предшественник miR-675; кэРНК для микроРНК Let-7.

[34, 40]

HOTAIR

Антисмысловая

Онкоген

Рекрутирует хроматинремоделирующие комплексы PRC2 и CoREST; является кэРНК для ряда микроРНК (пример – miR-326).

[35, 41]

CRNDE

Дивергентная

Онкоген

Рекрутирует хроматинремоделирующие комплексы PRC2 и CoREST; кэРНК для многих микроРНК, например, miR-186.

[42, 43]

XIST

Межгенная

Онкоген

кэРНК для многих микроРНК, например, miR-152.

[44]

NEAT1

Межгенная

Онкоген

кэРНК для многих микроРНК (например, miR-107); привлекает EZH2 к промоторам генов AXIN2, ICAT и GSK3B.

[45, 46]

PVT1

Межгенная

Онкоген

кэРНК для ряда микроРНК (пример – miR-128-3р); взаимодействует с EZH2.

[47, 48]

CASC2

Дивергентная

Онкосупрессор

кэРНК для miR-21.

[49]

GAS5

Дивергентная

Онкосупрессор

кэРНК для miR-222.

[50]

PTENP1

днРНК
псевдогена

Онкосупрессор

кэРНК для множества микроРНК, регулирующих экспрессию гена PTEN.

[15, 31]

lincROR

Межгенная

Разное

кэРНК для miR-145.

[51]

MEG3

Межгенная

Разное

Способствует стабилизации p53; выступает в роли «ловушки» miR-19a.

[52, 53]

NEAT2/MALAT1

Межгенная

Разное

кэРНК для многих микроРНК (пример – miR-384).

[54]

HOTTIP

Антисмысловая

Разное

кэРНК для miR-101.

[55]

кРНК

circHIPK3

Экзонная

Онкоген

кэРНК для некоторых микроРНК (пример – miR-654).

[56]

circPVT1

Экзонинтронная

Онкоген

кэРНК для miR-199a-5p.

[57]

circCFH

Экзонная

Онкоген

кэРНК для miR-149.

[58]

circTTBK2

Экзонная

Онкоген

кэРНК для некоторых микроРНК (например, miR-761).

[59]

circSMARCA5

Экзонная

Онкосупрессор

Взаимодействует с фактором сплайсинга SRSF1, препятствуя образованию онкогенных транскриптов.

[60]

circFBXW7

Экзонная

Онкосупрессор

Кодирует белок, способствующий убиквитинзависимой деградации c-Myc.

[16]

circSHPRH

Экзонная

Онкосупрессор

Кодирует белок, защищающий белок SHPDH от убиквитинзависимой деградации.

[17]

circPINT

Экзонная

Онкосупрессор

Кодирует пептид, увеличивающий сродство комплекса PAF1c к генам-мишеням.

[18]

circITCH

Экзонная

Онкосупрессор

кэРНК в отношение miR-214.

[61]

 

1.2. Онкогенные днРНК

Интересным примером онкогенной днРНК, хорошо исследованной в глиобластомах, является NEAT1 (Nuclear Enriched Abundant Transcript 1, или nuclear paraspeckle assembly transcript 1). Не содержащий интронов ген NEAT1 расположен на хромосоме 11q13.1. Обнаружен полноразмерный неполиаденилированный транскрипт NEAT1 (22743 нуклеотида), а также укороченная полиаденилированная днРНК длиной 3735 нуклеотидов (данные GenBank). NEAT1 необходима для формирования ядерных параспеклов [37] – окруженных хроматином рибонуклеопротеиновых телец размером 0.3–3 мкм [62]. Важным посттранскрипционным регулятором NEAT1 является проонкогенный белок SRSF1, который взаимодействует с этой днРНК и повышает ее стабильность [63].

Содержание NEAT1 в глиобластомах более чем в 2 раза превышает содержание в менее агрессивных типах глиом. Кроме того, уровень этой днРНК в стволовых клетках глиобластомы (CD133+) в 2 раза выше, чем в более дифференцированной и менее агрессивной популяции CD133- клеток GBM [45]. Свое онкогенное действие в глиомах NEAT1 чаще всего реализует, связываясь с различными микроРНК, например, miR-107 [45]. Помимо этого, NEAT1 привлекает EZH2 к промоторам генов AXIN2, ICAT, GSK3B, что способствует триметилированию гистона H3K27 и, как следствие, понижению уровня экспрессии указанных генов [46]. Этот пример выявляет общую для днРНК особенность – способность активировать различные сигнальные пути, которые в конечном итоге приводят к одинаковым изменениям фенотипа клеток и таким образом усиливают друг друга.

1.3. Онкосупрессорные днРНК

Одной из днРНК, супрессирующих развитие глиобластомы, является GAS5 (Grow Arrest-Specific 5). Ген GAS5, локализованный на хромосоме 1q25.1, частично перекрывается с 5’-концевой последовательностью гена ZBTB37, который транскрибируется в противоположном направлении. Описано 15 изоформ днРНК GAS5, которые различаются по длине и количеству экзонов. Полноразмерный неполиаденилированный транскрипт (725 нуклеотидов) состоит из 13 экзонов. Более короткие изоформы содержат 9–12 экзонов (данные GenBank). GAS5 взаимодействует с ДНК-связывающей областью рецепторов стероидных гормонов (глюкокортикостероидов, минералкортикоидов, андрогенов, прогестерона), препятствуя их влиянию на гены-мишени [64]. Опыты in vitro показали, что в глиомах днРНК GAS5 выполняет онкосупрессорные функции. Например, Zhao X. и соавт. в 2015 г. обнаружили, что GAS5 ингибирует рост клеток линий U87 и U251, связывая онкогенную miR-222 [50]. Кроме того, сверхэкспрессия GAS5 повышает чувствительность клеток U87 к цисплатину [65]. Клинические исследования также показывают, что повышенный уровень GAS5 коррелирует с более благоприятным прогнозом как при глиобластомах, так и при менее злокачественных формах глиом [66].

1.4. днРНК, обладающие двойственным эффектом на клетки глиом

Помимо днРНК, выполняющих строго онкогенную или онкосупрессорную роль, существует несколько днРНК, функции которых зависят от контекста. Одна из таких днРНК – NEAT2/MALAT1 (Metastasis Associated Lung Adenocarcinoma Transcript 1). Ген MALAT1, локализованный на хромосоме 11q13, экспрессируется в различных тканях организма человека, в том числе в головном мозге. Описаны три близких по размеру (около 8000 нуклеотидов) варианта днРНК MALAT1, которые образуются в результате сплайсинга и различаются количеством экзонов (данные GenBank). Во время процессинга MALAT1 от 3’-конца первичного транскрипта отщепляется небольшой фрагмент, который транспортируется в цитоплазму. Зрелая днРНК MALAT1 размером около 7000 нуклеотидов остается преимущественно в ядре и локализуется в ядерных спеклах [67]. MALAT1 не имеет поли-А-последовательности, однако она весьма стабильна, так как формирует на 3’-конце особую триплексную структуру. MALAT1 ассоциируется с факторами сплайсинга SRSF1, SRSF2 и SRSF3, участвуя, таким образом, в процессинге мРНК. Кроме того, MALAT1 регулирует экспрессию генов на уровне транскрипции. Например, эта днРНК может связываться с неметилированным белком Pc2 (Polycomb 2 protein), облегчая его взаимодействие с транскрипционным фактором E2F и коактиваторами транскрипции [67]. В то же время онкогенная роль MALAT1 при онкологических заболеваниях в основном связана со способностью этой днРНК влиять на уровень тех или иных микроРНК, в том числе, например, miR-384 [54]. Метаанализ, проведенный в 2018 г. Zhou Q. и соавт., показал, что повышенный уровень MALAT1 коррелирует с неблагоприятным прогнозом при глиомах [68]. Опыты in vitro показали, что подавление экспрессии MALAT1 снижало устойчивость клеток к темозоломиду, а также уменьшало пролиферацию, миграцию, инвазию и стимулировало апоптоз [69]. В противоположность этому, Han Y. и соавт. обнаружили, что в глиомах уровень MALAT1 снижен в 1.5 раза по сравнению с нормальным мозгом. Кроме того, сверхэкспрессия MALAT1 снижает пролиферацию клеток U87 и U251 [70]. Установлено также, что MALAT1 образует комплекс с РНК-связывающим белком HuR и привлекает его ко второму экзону гена CD133, важнейшему маркеру стволовых клеток глиобластомы. В результате этого экспрессия CD133 блокируется на уровне транскрипции [71]. Таким образом, MALAT1 участвует в тонкой регуляции фенотипа клеток глиобластомы, а изменения количества этой РНК как в одну, так и в другую сторону оказывают негативное воздействие на клетки.

2. КОЛЬЦЕВЫЕ РНК

2.1. Общая характеристика, биосинтез, классификация, функции

К кРНК относятся транскрипты, у которых 5’- и 3’-концы молекулы соединены фосфодиэфирной связью с образованием кольцевой структуры. Формированию кРНК способствуют инвертированные повторы, содержащиеся в их предшественниках [72, 73]. кРНК образуются из РНК-предшественников в результате так называемого обратного сплайсинга. Если в случае канонического сплайсинга 5’-концевой донорный сайт соединяется с 3’-концевым акцепторным сайтом, то при обратном сплайсинге 3’-донорный сайт взаимодействует с 5’-акцепторным сайтом, в результате чего образуется ковалентно замкнутый кольцевой транскрипт. Имеются данные, что обратный сплайсинг (как и обычный) осуществляется с помощью канонического сплайсосомного аппарата [73]. В ряде случаев с одной и той же последовательности могут транскрибироваться как линейная, так и кольцевая РНК [47, 57]. В зависимости от происхождения и структуры выделяют: 1) экзонные кРНК (экРНК); 2) экзон-интронные (эикРНК); 3) интронные (икРНК); 4) межгенные (мгкРНК). В первом случае кРНК образуются из мРНК белоккодирующих генов. В результате такая РНК может иметь тот же состав экзонов, что и мРНК, однако в кРНК 5’-конец первого экзона соединяется с 3’-концом последнего. В случае эикРНК кольцевые транскрипты содержат часть последовательностей интронов РНК-предшественников. икРНК и мгкРНК образуются при транскрипции интронных и межгенных последовательностей соответственно [72]. Кольцевые РНК не полиаденилированы и не кэпированы. Они обладают большей стабильностью по сравнению с линейными днРНК, что делает их более перспективными диагностическими маркерами и терапевтическими агентами [72]. Важно отметить, что транскрипция линейных и кольцевых РНК одного и того же гена может происходить независимо друг от друга, как это показано, например, для днРНК PVT1 и circPVT1 [47, 57].

Подобно днРНК, кРНК могут взаимодействовать с другими РНК, ДНК и белками и выполнять в клетке разнообразные функции. Многие кРНК содержат сайты связывания различных микроРНК и выступают в качестве «губки», сорбируя на себя эти молекулы [56–59, 61]. Кольцевые транскрипты могут также конкурировать с мРНК белоккодирующих генов за факторы сплайсинга, снижая эффективность процессинга мРНК. Ряд кРНК служит адапторами, привлекая различные белки и тем самым обеспечивая их взаимодействие друг с другом. Кроме того, кРНК могут локализоваться на промоторах генов, регулируя их транскрипцию [73]. Несмотря на то что кРНК не кэпированы, некоторые из них содержат короткие рамки считывания и транслируются с образованием небольших белков и пептидов [16–18]. Нуклеотидные последовательности таких кРНК включают специфические IRES-элементы, необходимые для взаимодействия с рибосомами и факторами инициации трансляции [73].

Участие кРНК в патогенезе злокачественных глиальных опухолей выявлено относительно недавно. Тем не менее, на данный момент опубликовано уже несколько работ, в которых обнаружены кольцевые транскрипты, дифференциально экспрессирующиеся при глиомах и глиобластомах. В настоящее время эти транскрипты активно изучаются, при этом многие из них можно рассматривать как потенциальные диагностические маркеры. Ниже будут перечислены некоторые кРНК, играющие проонкогенную или онкосупрессорную роль в патогенезе злокачественных глиальных опухолей. Более полный список кРНК с известными функциями в глиомах приведен в табл. 1.

2.2. Проонкогенные кРНК

Одна из проонкогенных кРНК – circHIPK3. Ген HIPK3 (Homeodomain Interacting Proteinkinase 3) локализован на хромосоме 11р13 (данные GenBank). Известно несколько кРНК, образующихся в результате неканонического сплайсинга первичного линейного транскрипта гена HIPK3. В тканях человека наиболее распространен кольцевой транскрипт длиной 1099 нуклеотидов, включающий только второй экзон гена HIPK3 (данные CircBase). Этот транскрипт усиливает пролиферацию клеток и является «ловушкой» нескольких миРНК. В 2018 г. Jin P. и соавт. показали, что уровень сircHIPK3 в глиомах в 1.5–5 раз выше, чем в соответствующей нормальной ткани головного мозга тех же пациентов. Кроме того, повышенный уровень сircHIPK3 почти в 2 раза снижает среднюю продолжительность жизни пациентов [56]. Подавление этой кРНК в опытах in vitro приводит к уменьшению пролиферации клеток U87 и U251. Обнаружено, что сircHIPK3 служит «губкой» для miR-654, которая, в свою очередь, регулирует уровень проонкогенного белка IGF2BP3 [56].

2.3. Онкосупрессорные кРНК

Примером онкосупрессорной кРНК является circSMARCA5. Белоккодирующий ген SMARCA5 локализован на хромосоме 4 (4q31.21). CircSMARCA5 размером 269 нуклеотидов включает экзоны 15 и 16 (данные CircBase). Эта кРНК транскрибируется на высоком уровне в головном мозге человека и выполняет онкопротекторные функции. Показано, что снижение уровня SMARCA5 коррелирует с неблагоприятным прогнозом у пациентов с глиобластомами [60]. Сверхэкспрессия SMARCA5 способствует уменьшению миграции клеток U87MG. кРНК SMARCA5 содержит сайты связывания фактора сплайсинга SRSF1, который играет проонкогенную роль при многих онкологических заболеваниях, в том числе при глиобластомах. Взаимодействуя с SRSF1, SMARCA5 препятствует его участию в альтернативном сплайсинге и образованию онкогенных транскриптов. В частности, под влиянием этой кРНК уменьшается соотношение онкогенной и антионкогенной изоформ VEGFA [60].

3. МАЛЫЕ НЕКОДИРУЮЩИЕ РНК

Малые некодирующие РНК (мнРНК) – небольшие молекулы длиной 18–200 нуклеотидов. К настоящему моменту обнаружено несколько типов мнРНК, а именно: тРНК, микроРНК, малые интерферирующие РНК (минРНК), малые ядерные РНК (мяРНК), малые ядрышковые РНК (мядРНК), компоненты теломеразной РНК (TERC), РНК, взаимодействующие с PIWI (пиРНК), малые энхансерные РНК (мэРНК) и Y-РНК [74]. Этот список продолжает пополняться. мнРНК, кооперируясь с другими внутриклеточными молекулами, участвуют в регуляции экспрессии генов на всех уровнях: котранскрипционном, посттранскрипционном, трансляционном, эпигенетическом. Нарушения в их количестве или функциях ведут к изменениям внутриклеточных процессов и развитию различных заболеваний, среди которых не только онкологические, но и нейродегенеративные, сердечно-сосудистые и др. [75]. Изменение уровня синтезируемых клеткой мнРНК происходит по нескольким причинам. Во-первых, из-за мутаций в генах самих мнРНК [76], во-вторых, из-за мутаций и нарушений функций ферментов биогенеза мнРНК (например, Dicer и Drosha в случае микроРНК) [77]. Возможны также нарушения эпигенетического, транскрипционного или посттранскрипционного контроля экспрессии как самих мнРНК, так и процессирующих их ферментов [77]. В этом разделе мы рассмотрим типы мнРНК, которые принимают участие в патогенезе злокачественных глиальных опухолей. Краткая характеристика этих мнРНК приведена в табл. 2.

 

Таблица 2. Основные характеристики мнРНК, участвующих в патогенезе глиобластом

Характеристика

микроРНК

пиРНК

мядРНК

мяРНК

Длина

~ 22 нуклеотида

~ 24–30 нуклеотидов

~ 60–300 нуклеотидов

~ 80–350 нуклеотидов (в среднем около 150 нуклеотидов)

Локализация в геноме

В интронных областях белоккодирующих генов, иногда в экзонах

В PIWI-кластерах

В интронах белоккодирующих генов,

в полицистронных кластерах мядРНК

Гены мяРНК

Предшественники

Двухцепочечная шпилечная PHK

Одноцепочечная PHK

Одноцепочечная РНК

Одноцепочечная РНК

РНК-полимераза, осуществляющая транскрипцию

РНК-полимераза II

РНК-полимераза II

РНК-полимераза II

РНК-полимераза II; для U6 – РНК-полимераза III

Механизм процессинга

Двухступенчатое расщепление белками Drosha и Dicer

5’- и 3’-экзонуклеазное укорачивание, затем расщепление белком Zucchini

Сплайсинг пре-мРНК, раскрытие структуры лассо, затем ее 5’- и 3’-экзонуклеазное укорачивание

Кэпирование и модификации 3’-конца молекулы

Классы белков, связывающихся с РНК

Argonaute

PIWI

5.5 K, NOP56, NOP58 и фирилларин

Сплайсосомные белки

Функции

Регуляция экспрессии белоккодирующих генов

Сайленсинг транспозонов

Посттранскрипционные модификации других типов клеточных РНК

Сплайсинг пре-мРНК

 

3.1. микроРНК

микроРНК – это короткие РНК длиной около 22 нуклеотидов, которые осуществляют посттранскрипционную регуляцию экспрессии генов. Последовательности, кодирующие микроРНК, в большинстве случаев находятся внутри интронов, хотя иногда встречаются и экзонные микроРНК. Транскрипцию микроРНК осуществляет РНК-полимераза II, которая транскрибирует и ген-хозяин [78]. После многостадийного процессинга, подробно описанного во многих обзорах [78], микроРНК, входящая в состав комплекса RISC, участвует в распознавании мРНК генов-мишеней. Важным условием для выбора мРНК-мишени служит наличие в ней области, комплементарной так называемой «ключевой последовательности» в микроРНК (англ. Seed sequence), которая представляет собой участок из шести (со 2-го по 7-й) нуклеотидов на 5’-конце молекулы миРНК [79]. Такие комплементарные области чаще всего встречаются в 3’-нетранслируемых областях мРНК, т.е. вне белоккодирующей части. Комплементарность (полная или частичная) обеспечивает связывание мРНК-мишени с RISC-комплексом, который или вызывает распад мРНК, или репрессирует ее трансляцию. В первом случае белок GW182 обеспечивает удаление полиА-хвоста или 5’-кэпа с молекулы мРНК [80], что приводит к образованию нефункционального продукта, который деградируется 5′–3′-экзорибонуклеазой 1 (XRN1) [79]. Единое мнение о репрессии трансляции в настоящий момент отсутствует, но большая часть исследований указывает на то, что RISC вызывает диссоциацию факторов инициации трансляции eIF4AI и eIF4AII с мРНК-мишени, блокируя сканирование мРНК рибосомой и образование инициирующего трансляцию комплекса eIF4F [81]. Оба описанных механизма сайленсинга генов взаимосвязаны, однако, согласно данным рибосомного профилирования, 66–90% сайленсинга генов вызвано именно деградацией мРНК [82]. При этом, по существующим оценкам, микроРНК участвуют в регуляции экспрессии примерно 30% генов человека [83]. Обычно воздействие одной микроРНК на экспрессию гена оказывается достаточно слабым, поэтому, как правило, микроРНК образуют масштабные сети внутриклеточных молекулярных взаимодействий, проявляя синергию. В качестве примера мы подробно опишем несколько микроРНК, играющих различные роли в прогрессии GBM (в табл. 3 приведены микроРНК, функции которых изучены в клетках глиобластомы).

3.1.1. Онкогенные микроРНК. На сегодняшний день опубликованы результаты многочисленных исследований, описывающих роль онкогенных микроРНК в патогенезе глиом [94, 95]. Как правило, мишенями этих микроРНК служат гены-супрессоры опухолей, а нарушения в уровнях экспрессии микроРНК приводят к неконтролируемой пролиферации клеток, усилению их миграции, инвазии, индукции ангиогенеза и блокировке апоптоза. Одна из наиболее хорошо изученных онкогенных микроРНК – miR-21, уровень которой повышен при многих типах рака, а в глиомах коррелирует со стадией заболевания [10]. Эта микроРНК регулирует многие внутриклеточные процессы, благоприятствующие развитию глиом [86]. В число мишеней miR-21 входят гены, способствующие апоптозу (PDCD4, LRRFIP1) [99, 100], а также онкосупрессорные гены, блокирующие инвазию (RECK и TIMP3) [101] и пролиферацию (IGFBP3) [87]. Кроме того, miR-21 может влиять на поведение клеток микроглии, подготавливая благоприятные условия для роста опухоли. miR-21 обнаружены в везикулах, секретируемых клетками глиом [14]. Везикулы, попадая в клетки микроглии, вызывали снижение экспрессии генов-мишеней miR-21: Bmpr2, Btg2, Kbtbd2, Pdcd4, Pten и Rhob. Некоторые из перечисленных генов вовлечены в пролиферацию и дифференцировку клеток. Соответственно, их ингибирование с помощью везикулярной miR-21 приводило к усилению пролиферация клеток микроглии, что, по предположению авторов [14], может существенно влиять на формирование микроокружения опухоли и способствовать ее прогрессии.

Интересно, что появляется все больше данных о важной роли именно экзогенных (попадающих из соседних клеток) молекул микроРНК. Так, онкогенные микроРНК могут перемещаться между клетками глиомы и их микроокружением (астроцитами, олигодендроцитами, эндотелиальными клетками, микроглией/макрофагами), участвуя в межклеточной коммуникации, что способствует прогрессии опухоли [14]. Совместное культивирование астроцитов с клетками глиомы вызывает в астроцитах повышение уровней 9 микроРНК (miR-4519, miR-5096, miR-3178 и др.), при этом две микроРНК – miR-5096 и miR-4519 – напрямую попадают из клеток глиомы в астроциты через щелевые контакты [102]. Описан перенос микроРНК и в обратном направлении: miR-19a переносится с помощью везикул от астроцитов к опухолевым клеткам и ингибирует в них активность PTEN, что вызывает рост метастазов. Кроме того, при гипоксии экзосомы, выделяемые клетками глиом, индуцируют поляризацию макрофагов М2 и оказывают иммуносупрессивное действие, способствуя пролиферации, миграции и инвазии глиомы in vitro и in vivo. Этот эффект связывается с присутствием в экзосомах miR-1246 [103].

3.1.2. Онкосупрессорные микроРНК. Известно большое количество онкосупрессорных микроРНК [84]. Например, miR-7 ингибирует передачу сигнала через рецептор EGF, участвующий в пути протеинкиназы Akt. Однако в глиобластомах экспрессия miR-7 подавляется (по сравнению с нормальными тканями ее количество снижено более чем в 6 раз), что позволяет пути Akt быть постоянно активированным, увеличивая жизнеспособность и пролиферацию опухолевых клеток [104]. Также показано, что экзогенное введение проапоптотической miR-218 подавляет экспрессию циклинзависимой киназы 6 (CDK6), снижает пролиферацию и приводит к гибели клеток глиом за счет апоптоза [105]. Другая мишень miR-218 – белок ECOP (EGFR-coamplified and overexpressed protein), регулирующий транскрипционную активность NF-κB. Сверхэкспрессия miR-218 в клетках глиом позволяет сдерживать активность NF-κB посредством ECOP, вызывая апоптоз и замедляя пролиферацию [106].

3.2. РНК, взаимодействующие с PIWI (пиРНК)

РНК, взаимодействующие с PIWI (пиРНК) – некодирующие РНК длиной около 24–35 нуклеотидов, первоначально обнаруженные в гонадах дрозофил. Эти РНК получили свое название благодаря связыванию с белками семейства PIWI (P-element-induced wimpy testis) [107, 108]. Геномными источниками пиРНК являются так называемые кластеры пиРНК, которые в основном располагаются в межгенных или некодирующих областях [109]. Образование пиРНК в клетке может происходить по двум механизмам: по пути первичного процессинга или по механизму «пинг-понг», в результате которого амплифицируются вторичные пиРНК. Эти механизмы подробно описаны в обзорах [110, 111]. Показано участие пиРНК в патогенезе различных заболеваний, в том числе злокачественных новообразований [112, 113]. Согласно данным профилирования, в нормальных тканях мозга и в GBM экспрессируются около 350 пиРНК, при этом некоторые пиРНК характерны только для GBM [92].

3.2.1. Онкогенные пиРНК. Несмотря на то что в последние годы пиРНК активно изучают в различных типах злокачественных опухолей, однако публикаций, посвященных пиРНК в глиомах, не так много, а публикации, раскрывающие онкогенную роль пиРНК в развитии глиальных опухолей, на данный момент отсутствуют.

3.2.2. Онкосупрессорные пиРНК. На основании анализа баз данных установлено, что однонуклеотидные полиморфизмы в генах piR-2799, piR-18913, piR-598, piR-11714, piR-3266 связаны с повышенным риском возникновения глиом, причем варианты piR-598 сильнее других коррелируют со степенью риска. Транскриптомное профилирование клеток, трансфицированных piR-598 дикого типа, указывает на то, что эта пиРНК влияет на экспрессию 518 генов, участвующих в гибели/выживании клеток глиомы. Присутствие piR-598 приводило к снижению экспрессии большинства из обнаруженных генов (71.2%). Один из генов, экспрессия которых существенно снижалась, – ген онкогенного транскрипционного фактора Jun. Параллельно с этим, piR-598 вызывает повышение уровня проапоптозных белков BAX и GOS2. Изучение влияния piR-598 на рост клеток глиомы in vitro показало, что сверхэкспрессия piR-598 дикого типа снижает пролиферацию клеток и образование колоний, а сверхэкспрессия мутантной piR-598, наоборот, повышает, что хорошо согласуется с данными транскриптомного анализа [94]. Однако точные механизмы, лежащие в основе этих процессов, пока не ясны и требуют дальнейшего изучения. Другие онкосупрессорные пиРНК представлены в табл. 3.

 

Таблица 3. мнРНК, связанные с развитием глиобластом

микроРНК

Роль

Гены-мишени

Функция

Ссылка

микроРНК

let-7

Онкосупрессор

NRAS, KRAS, CCND1

Снижает пролиферацию, инвазию, усиливает апоптоз и чувствительность к цисплатину

[84]

miR-7

Онкосупрессор

EGFR, FAK, PI3K, RAF1

Снижает инвазию и миграцию

[84]

miR-17

Онкосупрессор

PTEN, MDM2, CCND1, AKT1

Снижение миграции и жизнеспособности клеток

[84, 85]

miR-21

Онкоген

ANP32A, SMARCA4, RECK, TIMP3, IGFBP3

Усиление пролиферации, инвазии, химиорезистентности

[86, 87]

miR-24

Онкоген

ST7L, SOX7

Усиливает пролиферацию, миграцию

[88]

miR-221/222

Онкоген

PTEN, PUMA, MGMT

Усиливает пролиферацию, инвазию, устойчивость к терапии

[84]

miR-326

Онкосупрессор

NOTCH1, NOTCH2

Снижает жизнеспособность клеток

[84, 89]

miR-451

Онкосупрессор

CAB39, LKB1, AMPK, PI3K, AKT

Ингибирует пролиферацию

[84, 90]

пиРНК

piR-30188

Онкосупрессор

днРНК OIP5-AS1

Снижает пролиферацию, миграцию и инвазию клеток глиомы и стимулирует апоптоз

[91]

piR-8041

Онкосупрессор

MAP3K7б, RASSF1

Останавливает клеточный цикл, снижает пролиферацию

[92]

piR-DQ593109

Онкосупрессор

Деградирует miR-330-5p

Ослабление плотных межклеточных контактов

[93]

piR-598

Онкосупрессор

BAX, GOS2, JUN

Усиливает апоптоз, снижает пролиферацию

[94]

мядРНК

SNORD44

Онкосупрессор

CASP3, CASP8, CASP9

Вызывает апоптоз клеток, снижает пролиферацию и инвазивность

[95]

SNORD47

Онкосупрессор

CCNB1, CDK1, CDC25C, CTNNB1, CDH2, VIM, MMP2, MMP9, CDH1

Ингибирует пролиферацию, увеличивает выживаемость пациентов

[96]

SNORD76

Онкосупрессор

CCNA1, CCNB1

Ингибирует рост и пролиферацию клеток глиом

[97]

мяРНК

U1

Онкоген

Мутация в U1 инактивирует PTCH1 и активирует GLI2 и CCND2

Повышение экспрессии онкогенов, инактивация генов-супрессоров опухолей

[98]

 

3.3. Малые ядрышковые РНК

Малые ядрышковые РНК (мядРНК) локализуются в ядрышке и имеют длину 60–300 нуклеотидов. У человека мядРНК располагаются в интронных областях генов, кодирующих белки или днРНК, и вырезаются из них в ходе сплайсинга [114]. мядРНК выполняют несколько функций, из которых наиболее известно участие в процессинге и созревании других типов клеточных РНК. В соответствии с этим выделяют три класса мядРНК: C/D box мядРНК (осуществляют 2′-O-метилирование рРНК), H/ACA box мядРНК (осуществляют псевдоуридинирование нуклеотидов РНК) и малые РНК, ассоциированные с тельцами Кахаля (ткРНК, относятся к классу box C/D–H/ACA РНК, осуществляют 2′-O-метилирование и псевдоуридинирование сплайсосомных U1, U2, U4 и U5 мяРНК) [114]. мядРНК описывают и как онкосупрессоры, и как онкогены. Известно, что мядРНК участвуют в пролиферации, апоптозе, метастазировании, а также в приобретении опухолевыми клетками лекарственной устойчивости, при этом механизмы действия этих РНК различны [115].

3.3.1. Онкогенные мядРНК. Онкогенные мядРНК, участвующие в развитии глиом, на настоящий момент не описаны.

3.3.2. Онкосупрессорные мядРНК. SNORD47 – одна из онкосупрессорных мядРНК, количество которой в глиомах в 2 раза ниже, чем в нормальных тканях мозга. Сравнение глиом различной степени злокачественности показало, что значительное снижение количества SNORD47 характерно для большинства глиом III–IV степени (выявлено в 71.4% исследованных образцов). В соответствии с этим, выживаемость пациентов с более высокой экспрессией SNORD47 в тканях глиомы лучше, чем пациентов с более низкой экспрессией SNORD47. Сверхэкспрессия SNORD47 приводила к ингибированию пролиферации клеток за счет остановки клеточного цикла в фазе G2. Вероятно, это происходит за счет снижения экспрессии таких важных регуляторов клеточного цикла, как циклин B1, CDK1 и CDC25C, β-катенин и фосфо-β-катенин. Одновременно с этим снижаются количества N-кадгерина, виментина, металлопротеиназ-2 и -9, увеличивается количество Е-кадгерина, указывая на то, что SNORD47 препятствует пронейронально-мезенхимальной трансформации клеток глиом. Кроме того, сверхэкспрессия SNORD47 повышает чувствительность клеток глиомы к темозоломиду [96]. Еще одна онкосупрессорная мядРНК – SNORD44, количество которой, а также количество транскрипта ее гена-хозяина, днРНК GAS5, в клетках глиомы снижены в 2–3 раза по сравнению с нормальным мозгом. При сверхэкспрессии SNORD44 повышаются уровни каспаз-3, -8 и -9, что вызывает апоптоз клеток. Кроме того, пролиферация и инвазивность клеток, трансфицированных SNORD44, заметно снижаются [116], однако точные молекулярные механизмы этого процесса неизвестны. Другие примеры онкосупрессорных мядРНК приведены в табл. 3.

3.4. Малые ядерные РНК

Малые ядерные РНК (мяРНК) состоят примерно из 150 нуклеотидов. мяРНК U6 и U6ATAC синтезируются РНК-полимеразой III, а все другие – РНК-полимеразой II [117, 118]. Во время созревания мяРНК проходят многочисленные этапы процессинга и фолдинга, а также связываются с различными белками, образуя функциональные мяРНП. Зрелые мяРНП реимпортируются в ядро и направляются в тельца Кахаля для выполнения своих функций. Подробно биогенез мяРНК рассмотрен в обзоре [119].

Основная функция мяРНК – участие в процессинге пре-мРНК. мяРНК входят в состав сплайсосомы: U1, U2, U4, U5, U6 являются компонентами основной сплайсосомы, а U5, U11, U12, U4ATAC, U6ATAC – компонентами минорной сплайсосомы. U7 и U8 имеют внесплайсосомные функции: U7 принимает участие в процессинге пре-мРНК гистонов [120], а U8 необходима для созревания рРНК [121]. Участие мяРНК в сплайсинге подробно описано ранее [122, 123]. Нормальная работа всех компонентов аппарата сплайсинга крайне важна для протекания многих биологических процессов, поэтому не удивительно, что нарушения сплайсинга наблюдаются при многих заболеваниях, в том числе при глиобластоме [124].

3.4.1. Онкогенные мяРНК. Мутации в мяРНК обнаруживаются в различных типах рака [125], в том числе и в опухолях головного мозга. Так мутации в третьем нуклеотиде области связывания 5′-сайта сплайсинга в U1 обнаружены в клетках медуллобластомы. В результате альтернативного сплайсинга в мутантных по U1 клетках медуллобластомы инактивируются опухолесупрессорные гены (PTCH1) и активируются онкогены (GLI2 и CCND2) [98]. Показано также, что везикулы, секретируемые апоптотическими клетками глиобластомы, содержат компоненты сплайсосомы, среди которых U2, U4, U6 мяРНК. Экзогенные компоненты сплайсосомы изменяют в клетках-реципиентах сплайсинг пре-мРНК и делают опухоль более агрессивной и устойчивой к терапии [126].

3.4.2. Онкосупрессорные мяРНК. На сегодняшний день получены данные об онкосупрессорных функциях белковых факторов сплайсинга, однако ничего не известно об онкосупрессорной функции мяРНК при глиомах.

4. НЕКОДИРУЮЩИЕ РНК В ТЕРАПИИ И ДИАГНОСТИКЕ ОПУХОЛЕЙ ГОЛОВНОГО МОЗГА

В течение длительного времени в качестве мишеней для противоопухолевой терапии, а также маркеров злокачественных новообразований рассматривали белковые молекулы. Однако участие некодирующей части генома в жизнедеятельности клетки, обнаруженное в последние десятилетия, позволило по-новому взглянуть на механизмы развития онкологических заболеваний. С каждым годом появляется все больше сообщений о нкРНК, которые могут использоваться или как мишени для противоопухолевой терапии, или в качестве прогностических маркеров [127, 128]. Более того, на основе нкРНК уже созданы лекарства, эффективные при некоторых болезнях [129].

Так, многие мнРНК обнаруживаются в физиологических жидкостях пациентов с глиомами: в плазме и сыворотке крови или в спинномозговой жидкости. Как правило, мнРНК находятся в экзосомах, что оберегает их от деградации и позволяет проникать через гематоэнцефалический барьер (ГЭБ) [130]. По этой причине мнРНК могут служить хорошими биомаркерами для неинвазивной диагностики. Например, количество miR-221 повышено в 2–11 раз в образцах тканей глиом и в плазме крови, полученных от пациентов. Причем их содержание увеличивается по мере повышения степени злокачественности опухоли. Это позволяет рассматривать miR-221 в качестве потенциального диагностического маркера глиальных опухолей [131]. Аналогичные результаты получены и для miR-21 [132, 133]. Помимо миРНК в качестве потенциальных биомаркеров могут выступать и другие виды мнРНК. Например, комбинация miR-320/miR-574-3p/RNU6-1 или только RNU6-1, выделенные из экзосом сыворотки крови, специфичны для больных глиобластомой [134].

В настоящее время разрабатываются новые стратегии терапии онкологических заболеваний, основанные на использовании антисмысловых олигонуклеотидов, мишенями которых служат различные РНК, в том числе днРНК [135, 136]. Однако наличие ГЭБ существенно снижает биодоступность подобных терапевтических агентов глиальных опухолей головного мозга. Более перспективным представляется использование в терапии GBM низкомолекулярных соединений, которые с высокой специфичностью связываются с определенными последовательностями (или определенными структурными мотивами) днРНК. Например, соединения AC1NOD4Q и AC1Q3QWB связываются с участком, расположенным в 5’-концевой области онкогенной днРНК HOTAIR и нарушают ее взаимодействие с EZH2, каталитической субъединицей комплекса ремоделирования хроматина. Эти вещества существенно снижают миграцию и инвазию, а также подавляют пронейронально-мезенхимальный переход клеток глиобластомы [137–139]. Также найдены соединения, взаимодействующие со специфической триплексной структурой, расположенной на 3’-конце днРНК MALAT1. Эти низкомолекулярные вещества способны снижать уровень MALAT1, а также уменьшать рост опухоли в экспериментах на мышиной модели рака молочной железы [140].

РНП-комплексы, содержащие мяРНК, служат перспективной терапевтической мишенью. Показано, что активность U2-мяРНП необходима стволовым клеткам глиобластомы для выживания и прохождения митоза. Пладиенолид Б, входящий в группу макролидов, ингибирует активность SF3b-субкомплекса, нарушая нормальное взаимодействие мяРНК U2 с пре-мРНК, что приводит к нарушению сплайсинга и гибели опухолевых клеток [141]. Аналогичное действие оказывают два других противоопухолевых вещества – сплайсестатин А и E7107 [142, 143]. Эти соединения нарушают сплайсинг мРНК таких регуляторов клеточного цикла, как циклин А2 и киназа Aurora A [144], останавливая пролиферацию опухолевых клеток [145]. Кроме того, нарушения сплайсинга приводят к появлению «неправильных» форм белков, что также может приводить к гибели опухолевой клетки [142]. Активно разрабатываются новые препараты, действие которых направлено на подавление сплайсинга. Так, соединение H3B-8800 проходит первую фазу клинических испытаний, и, как ожидается, станет первым на сегодняшний день противоопухолевым препаратом, ингибирующим сплайсинг [146].

Другой потенциальной мишенью для разработки новых методов терапии могут стать пиРНК. Большую проблему терапии опухолей головного мозга представляет доставка лекарственных средств. Наличие ГЭБ делает невозможным доставку в опухоль большинства соединений в достаточных концентрациях. Однако недавно Shen S. и соавт. показали, что повысить уровень проницаемости ГЭБ можно, если ингибировать комплекс PIWIL1/piR-DQ593109 в клетках эндотелия опухолевых сосудов при глиомах [147]. Этот комплекс играет важную роль в деградации онкогенной днРНК MEG3, которая, в свою очередь, регулирует образование плотных межклеточных контактов. Нокдаун PIWIL1/piR-DQ593109 влечет за собой увеличение количества MEG3, которое в итоге приводит к увеличению проницаемости капилляров, питающих опухоль. Такой подход можно использовать для создания новых схем лечения глиом.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Исследования последних десятилетий не оставили сомнений в том, что функции РНК не ограничиваются кодированием белков. Благодаря сложной структуре и способности к высоко специфичным комплементарным взаимодействиям с большим количеством разнообразных молекул, нкРНК могут играть роль мастер-регуляторов важнейших внутриклеточных процессов. Кроме того, выявлено ключевое участие нкРНК в межклеточной коммуникации. Поэтому не удивительно, что все больше ученых исследуют роль этих молекул в онкологических заболеваниях, а также возможность их использования в качестве мишени для разработки новых противоопухолевых препаратов. К сожалению, в настоящее время создание лекарства, ингибирующего конкретную нкРНК, представляет значительно большие трудности, чем разработка новых низкомолекулярных ингибиторов белков. Однако при столь агрессивных онкологических заболеваниях, как глиобластома, именно такие подходы могут привести к долгожданному прогрессу в лечении пациентов.

Работа выполнена при поддержке гранта РФФИ № 20-14-50306 и гранта РНФ № 19-44-02027.

×

Об авторах

Татьяна Феликсовна Коваленко

Институт биоорганической химии им. академиков М.М. Шемякина и Ю.А. Овчинникова РАН

Email: t_kov@mail.ru
Россия, 117997, Москва

Татьяна Дмитриевна Ларионова

Институт биоорганической химии им. академиков М.М. Шемякина и Ю.А. Овчинникова РАН

Email: iceberg987@yandex.ru
Россия, 117997, Москва

Надежда Викторовна Антипова

Институт биоорганической химии им. академиков М.М. Шемякина и Ю.А. Овчинникова РАН

Email: nadine.antipova@gmail.com
Россия, 117997, Москва

Михаил Иванович Шахпаронов

Институт биоорганической химии им. академиков М.М. Шемякина и Ю.А. Овчинникова РАН

Email: shakhparonov@gmail.com
Россия, 117997, Москва

Марат Самвелович Павлюков

Институт биоорганической химии им. академиков М.М. Шемякина и Ю.А. Овчинникова РАН

Автор, ответственный за переписку.
Email: marat.pav@mail.ru
Россия, 117997, Москва

Список литературы

  1. Ostrom Q.T., Gittleman H., Truitt G., Boscia A., Kruchko C., Barnholtz-Sloan J.S. // Neuro Oncol. 2018. V. 20. P. iv1–iv86.
  2. Aquilanti E., Miller J., Santagata S., Cahill D.P., Brastianos P.K. // Neuro Oncol. 2018. V. 20. P. vii17–vii26.
  3. Kitange G.J., Carlson B.L., Schroeder M.A., Grogan P.T., Lamont J.D., Decker P.A., Wu W., James C.D., Sarkaria J.N. // Neuro Oncol. 2009. V. 11. № 3. P. 281–291.
  4. Phillips H.S., Kharbanda S., Chen R., Forrest W.F., Soriano R.H., Wu T.D., Misra A., Nigro J.M., Colman H., Soroceanu L., et al. // Cancer Cell. 2006. V. 9. № 3. P. 157–173.
  5. Sepúlveda-Sánchez J.M., Vaz M.Á., Balañá C., Gil-Gil M., Reynés G., Gallego Ó., Martínez-García M., Vicente E., Quindós M., Luque R., et al. // Neuro Oncol. 2017. V. 19. № 11. P. 1522–1531.
  6. Lee E.Q., Reardon D.A., Schiff D., Drappatz J., Muzikansky A., Grimm S.A., Norden A.D., Nayak L., Beroukhim R., Rinne M.L., et al. // Neuro Oncol. 2015. V. 17. № 6. P. 862–867.
  7. Castro B.A., Aghi M.K. // Neurosurg. Focus. 2014. V. 37. № 6. P. E9.
  8. Weenink B., French P.J., SillevisSmitt P.A.E., Debets R., Geurts M. // Cancers (Basel). 2020. V. 12. № 3. P. 751.
  9. Rao M.R.S. Long non-coding RNA biology. Singapore: Springer Nature, 2017. 323 p.
  10. Li C., Sun J., Xiang Q., Liang Y., Zhao N., Zhang Z., Liu Q., Cui Y. // J. Neurooncol. 2016. V. 130. P. 11–17.
  11. Guardia G.D.A., Correa B.R., Araujo P.R., Qiao M., Burns S., Penalva L.O.F., Galante P.A.F. // NPJ Genom. Med. 2020. V. 5. P. 2.
  12. Li W., Jiang P., Sun X., Xu S., Ma X., Zhan R. // Cell Mol. Neurobiol. 2016. V. 36. № 8. P. 1219–1227.
  13. Muz B., de la Puente P., Azab F., Azab A.K. // Hypoxia (Auckl.) 2015. V. 3. P. 83–92.
  14. Abels E.R., Maas S.L.N., Nieland L., Wei Z., Cheah P.S., Tai E., Kolsteeg C.J., Dusoswa S.A., Ting D.T., Hickman S., et al. // Cell Rep. 2019. V. 28. № 12. P. 3105–3119.
  15. Hu S., Xu L., Li L., Luo D., Zhao H., Li D., Peng B. // Onco Targets Ther. 2019. V. 12. Р. 147–156.
  16. Yang Y., Gao X., Zhang M., Yan S., Sun C., Xiao F., Huang N., Yang X., Zhao K., Zhou H., et al. // J. Natl. Cancer Inst. 2018. V. 110. № 3. P. 304–315.
  17. Zhang M., Huang N., Yang X., Luo J., Yan S., Xiao F., Chen W., Gao X., Zhao K., Zhou H., et al. // Oncogene. 2018. V. 37. № 13. P. 1805–1814.
  18. Zhang M., Zhao K., Xu X., Yang Y., Yan S., Wei P., Liu H., Xu J., Xiao F., Zhou H., et al. // Nat. Commun. 2018. V. 9. № 1. P. 4475.
  19. Jorjani H., Kehr S., Jedlinski D.J., Gumienny R., Hertel J., Stadler P.F., Zavolan M., Gruber A.R. // Nucl. Acids Res. 2016. V. 44. № 11. P. 5068–5082.
  20. Yu Y., Xiao J., Hann S.S. // Cancer Manag. Res. 2019. V. 11. P. 5895–5909.
  21. Alles J., Fehlmann T., Fischer U., Backes C., Galata V., Minet M., Hart M., Abu-Halima M., Grässer F.A., Lenhof H.P., et al. // Nucl. Acids Res. 2019. V. 47. № 7. P. 3353–3364.
  22. Xu T., Wu J., Han P., Zhao Z., Song X. // BMC Genomics. 2017. V. 18. (Suppl 6). P. 680.
  23. Kosmyna B., Gupta V., Query C. // bioRxiv. 2020. P. 01.24.917260.
  24. Ruan X., Li P., Chen Y., Shi Y., Pirooznia M., Seifuddin F., Suemizu H., Ohnishi Y., Yoneda N., Nishiwaki M., et al. // Nat. Commun. 2020. V. 11. № 1. P. 45.
  25. Jalali S., Gandhi S., Scaria V. // Hum. Genomics. 2016. V. 10. № 1. P. 35.
  26. Massone S., Ciarlo E., Vella S., Nizzari M., Florio T., Russo C., Cancedda R., Pagano A. // Biochim. Biophys. Acta. 2012. V. 1823. № 7. P. 1170–1177.
  27. Loewer S., Cabili M.N., Guttman M., Loh Y.H., Thomas K., Park I.H., Garber M., Curran M., Onder T., Agarwal S., et al. // Nat. Genet. 2010. V. 42. № 12. P. 1113–1117.
  28. Dahia P.L., FitzGerald M.G., Zhang X., Marsh D.J., Zheng Z., Pietsch T., von Deimling A., Haluska F.G., Haber D.A., Eng C. // Oncogene. 1998. V. 16. № 18. P. 2403–2406.
  29. Ruiz-Orera J., Messeguer X., Subirana J.A., Alba M.M. // Elife. 2014. P. e03523.
  30. Yoshimura H., Matsuda Y., Yamamoto M., Kamiya S., Ishiwata T. // Front. Biosci. (Landmark Ed.). 2018. V. 23. P. 614–625.
  31. Poliseno L., Salmena L., Zhang J., Carver B., Haveman W.J., Pandolfi P.P. // Nature. 2010. V. 465. № 7301. P. 1033–1038.
  32. Bier A., Oviedo-landaverde I., Zhao J., Mamane Y., Kandouz M., Batist G. // Mol. Cancer Ther. 2009. V. 8. № 4. P. 786–793.
  33. Bier A., Oviedo-landaverde I., Zhao J., Mamane Y., Kandouz M., Batist G. // Mol. Cancer Ther. 2009. V. 8. № 4. P. 786–793.
  34. Cai X., Cullen B.R. // RNA. 2007. V. 13. № 3. P. 313–316.
  35. Tsai M.C., Manor O., Wan Y., Mosammaparast N., Wang J.K., Lan F., Shi Y., Segal E., Chang H.Y. // Science. 2010. V. 329. № 5992. P. 689–693.
  36. Lai F., Orom U.A., Cesaroni M., Beringer M., Taatjes D.J., Blobel G.A., Shiekhattar R. // Nature. 2013. V. 494. № 7438. P. 497–501.
  37. Yamazaki T., Hirose T. // Front. Biosci. (Elite Ed.). 2015. V. 7. P. 1–41.
  38. Feng S., Yao J., Chen Y., Geng P., Zhang H., Ma X., Zhao J., Yu X. // J. Mol. Neurosci. 2015. V. 56. № 3. P. 623–630.
  39. Toraih E.A., El-Wazir A., Hussein M.H., Khashana M.S., Matter A., Fawzy M.S., Hosny S. // Int. J. Biol. Markers. 2019. V. 34. № 1. P. 69–79.
  40. Kallen A.N., Zhou X.B., Xu J., Qiao C., Ma J., Yan L., Lu L., Liu C., Yi J.S., Zhang H., et al. // Mol. Cell. 2013. V. 52. № 1. P. 101–112.
  41. Ke J., Yao Y.L., Zheng J., Wang P., Liu Y.H., Ma J., Li Z., Liu X.B., Li Z.Q., Wang Z.H., et al. // Oncotarget. 2015. V. 6. № 26. P. 21934–21949.
  42. Ellis B.C., Molloy P.L., Graham L.D. // Front. Genet. 2012. № 3. P. 270.
  43. 43.Zheng J., Li X.D., Wang P., Liu X.B., Xue Y.X., Hu Y., Li Z., Li Z.Q., Wang Z.H., Liu Y.H. // Oncotarget. 2015. V. 6. № 28. P. 25339–25355.
  44. Yao Y., Ma J., Xue Y., Wang P., Li Z., Liu J., Chen L., Xi Z., Teng H., Wang Z., et al. // Cancer Lett. 2015. V. 359. № 1. P. 75–86.
  45. Yang X., Xiao Z., Du X., Huang L., Du G. // Oncol. Rep. 2017. V. 37. № 1. P. 555–562.
  46. Chen Q., Cai J., Wang Q., Wang Y., Liu M., Yang J., Zhou J., Kang C., Li M., Jiang C. // Clin. Cancer Res. 2018. V. 24. № 3. P. 684–695.
  47. Fu C., Li D., Zhang X., Liu N., Chi G., Jin X. // Neurotherapeutics. 2018. V. 15. № 4. P. 1139–1157.
  48. Yang A., Wang H., Yang X. // Biosci. Rep. 2017. V. 37. № 6. P. BSR20170871.
  49. Wang P., Liu Y.H., Yao Y.L., Li Z., Li Z.Q., Ma J., Xue Y.X. // Cell Signal. 2015. V. 27. № 2. P. 275–282.
  50. Zhao X., Wang P., Liu J., Zheng J., Liu Y., Chen J., Xue Y. // Mol. Ther. 2015. V. 23. № 12. P. 1899–1911.
  51. Wang Y., Xu Z., Jiang J., Xu C., Kang J., Xiao L., Wu M., Xiong J., Guo X., Liu H. // Dev. Cell. 2013. V. 25. № 1. P. 69–80.
  52. Uroda T., Anastasakou E., Rossi A., Teulon J.M., Pellequer J.L., Annibale P., Pessey O., Inga A., Chillón I., Marcia M. // Mol. Cell. 2019. V. 75. № 5. P. 982–995.
  53. Qin N., Tong G.F., Sun L.W., Xu X.L. // Oncol. Res. 2017. V. 25. № 9. P. 1471–1478.
  54. Ma R., Zhang B.W., Zhang Z.B., Deng Q.J. // Eur. Rev. Med. Pharmacol. Sci. 2020. V. 24. № 5. P. 2601–2615.
  55. Zhang S., Wang W., Liu G., Xie S., Li Q., Li Y., Lin Z. // Biomed. Pharmacother. 2017. № 95. P. 711–720.
  56. Jin P., Huang Y., Zhu P., Zou Y., Shao T., Wang O. // Biochem. Biophys. Res. Commun. 2018. V. 503. № 3. P. 1570–1574.
  57. Chi G., Yang F., Xu D., Liu W. // Artif. Cells Nanomed. Biotechnol. 2020. V. 48. № 1. P. 188–196.
  58. Bian A., Wang Y., Liu J., Wang X., Liu D., Jiang J., Ding L., Hui X. // Med. Sci. Monit. 2018. V. 24. P. 5704–5712.
  59. Zhang H.Y., Zhang B.W., Zhang Z.B., Deng Q.J. // Eur. Rev. Med. Pharmacol. Sci. 2020. V. 24. № 5. P. 2585–2600.
  60. Barbagallo D., Caponnetto A., Brex D., Mirabella F., Barbagallo C., Lauretta G., Morrone A., Certo F., Broggi G., Caltabiano R., et al. // Cancers (Basel). 2019. V. 11. № 2. P. E194.
  61. Li F., Ma K., Sun M., Shi S. // Am. J. Transl. Res. 2018. V. 10. № 5. P. 1373–1386.
  62. Chen Y., Belmont A.S. // Curr. Opin. Genet. Dev. 2019. V. 55. P. 91–99.
  63. Zhou X., Li X., Yu L., Wang R., Hua D., Shi C., Sun C., Luo W., Rao C., Jiang Z., et al. // Int. J. Biochem. Cell. Biol. 2019. № 113. P. 75–86.
  64. Kino T., Hurt D.E., Ichijo T., Nader N., Chrousos G.P. // Sci. Signal. 2010. V. 3. № 107. P. ra8.
  65. Huo J.F., Chen X.B. // J. Cell Biochem. 2019. V. 120. № 4. P. 6127–6136.
  66. Shen J., Hodges T.R., Song R., Gong Y., Calin G.A., Heimberger A.B., Zhao H. // Mol. Carcinog. 2018. V. 57. № 1. P. 137–141.
  67. Zhang X., Hamblin M.H., Yin K.J. // RNA Biol. 2017. V. 14. № 12. P. 1705–1714.
  68. Zhou Q., Liu J., Quan J., Liu W., Tan H., Li W. // Gene. 2018. № 668. P. 77–86.
  69. Xiang J., Guo S., Jiang S., Xu Y., Li J., Li L., Xiang J. // J. Korean Med. Sci. 2016. V. 31. № 5. P. 688–694.
  70. Han Y., Wu Z., Wu T., Huang Y., Cheng Z., Li X., Sun T., Xie X., Zhou Y., Du Z. // Cell Death Dis. 2016. V. 7. № 3. P. e2123.
  71. Latorre E., Carelli S., Raimondi I., D’Agostino V., Castiglioni I., Zucal C., Moro G., Luciani A., Ghilardi G., Monti E., et al. // Cancer Res. 2016. V. 76. № 9. P. 2626–2636.
  72. Chen B., Huang S. // Cancer Lett. 2018. V. 418. P. 41–50.
  73. Li X., Yang L., Chen L.L. // Mol. Cell. 2018. V. 71. № 3. P. 428–442.
  74. Zhang P., Wu W., Chen Q., Chen M. // J. Integr. Bioinform. 2019. V. 16. № 3. P. 20190027.
  75. Deogharia M., Majumder M. // Biology (Basel). 2018. V. 8. № 1. P. 1.
  76. Calin G.A., Dumitru C.D., Shimizu M., Bichi R., Zupo S., Noch E., Aldler H., Rattan S., Keating M., Rai K., et al. // Proc. Natl. Acad. Sci. USA. 2002. V. 99. № 24. P. 15524–15529.
  77. Adams B.D., Kasinski A.L., Slack F.J. // Curr. Biol. 2014. V. 24. № 16. P. 762–776.
  78. Macfarlane L.A., Murphy P.R. // Curr. Genom. 2010. V. 11. № 7. P. 537–561.
  79. Braun J.E., Truffault V., Boland A., Huntzinger E., Chang C.T., Haas G., Weichenrieder O., Coles M., Izaurralde E. // Nat. Struct. Mol. Biol. 2012. V. 19. № 12. P. 1324–1331.
  80. Liu J., Rivas F.V., Wohlschlegel J., Yates J.R. 3rd, Parker R., Hannon G.J. // Nat. Cell Biol. 2005. V. 7. P. 1261–1266.
  81. Meijer H.A., Kong Y.W., Lu W.T., Wilczynska A., Spriggs R.V., Robinson S.W., Godfrey J.D., Willis A.E., Bushell M. // Science. 2012. V. 340. P. 82–85.
  82. Guo H., Ingolia N.T., Weissman J.S., Bartel D.P. // Nature. 2010. V. 466. P. 835–840.
  83. Lewis B.P., Burge C.B., Bartel D.P. // Cell. 2005. V. 120. № 1. P. 15–20.
  84. Shea A., Harish V., Afzal Z., Chijioke J., Kedir H., Dusmatova S., Roy A., Ramalinga M., Harris B., Blancato J., et al. // Cancer Med. 2016. V. 5. № 8. P. 1917–1946.
  85. Sun G., SiMa G., Wu C., Fan Y., Tan Y., Wang Z., Cheng G., Li J. // PLoS One. 2018. V. 13. № 1. P. e0190515.
  86. Papagiannakopoulos T., Shapiro A., Kosik K.S. // Cancer Res. 2008. V. 68. № 19. P. 8164–8172.
  87. Yang C.H., Yue J., Pfeffer S.R., Fan M., Paulus E., Hosni-Ahmed A., Sims M., Qayyum S., Davidoff A.M., Handorf C.R., et al. // J. Biol. Chem. 2014. V. 289. P. 25079–25087.
  88. Xiuju C., Zhen W., Yanchao S. // Open Med. (Wars.). 2016. V. 11. № 1. P. 133–137.
  89. Kefas B., Comeau L., Floyd D.H., Seleverstov O., Godlewski J., Schmittgen T., Jiang J., di Pierro C.G., Li Y., Chiocca E.A., et al. // J. Neurosci. 2009. V. 29. № 48. P. 15161–15168.
  90. Tian Y., Nan Y., Han L., Zhang A., Wang G., Jia Z., Hao J., Pu P., Zhong Y., Kang C. // Int. J. Oncol. 2012. V. 40. № 4. P. 1105–1112.
  91. Liu X., Zheng J., Xue Y., Yu H., Gong W., Wang P., Li Z., Liu Y. // Theranostics. 2018. V. 8. № 4. P. 1084.
  92. Jacobs D.I., Qin Q., Fu A., Chen Z., Zhou J., Zhu Y. // Oncotarget. 2018. V. 9. P. 37616–37626.
  93. Shen S., Yu H., Liu X., Liu Y., Zheng J., Wang P., Gong W., Chen J., Zhao L., Xue Y. // Mol. Ther. Nucl. Acid. 2018. V. 10. P. 412–425.
  94. Jacobs D.I., Qin Q., Lerro M.C., Fu A., Dubrow R., Claus E.B., DeWan A.T., Wang G., Lin H., Zhu Y. // Cancer Epidemiol. Biomarkers Prev. 2016. V. 25. № 7. P. 1073–1080.
  95. Xia X.-R., Li W.-C., Yu Z.-T., Li J., Peng C.-Y., Jin L., Yuan G.-L. // Histochem. Cell Biol. 2020. V. 153. P. 257–269.
  96. Xu B., Ye M.H., Lv S.G., Wang Q.X., Wu M.J., Xiao B., Kang C.S., Zhu X.G. // Oncotarget. 2017. V. 8. № 27. P. 43953–43966.
  97. Chen L., Han L., Wei J., Zhang K., Shi Z., Duan R., Li S., Zhou X., Pu P., Zhang J., Kang C. // Sci. Rep. 2015. V. 5. P. 8588.
  98. Suzuki H., Kumar S.A., Shuai S. // Nature. 2019. V. 574. № 7780. P. 707–711.
  99. Gaur A.B., Holbeck S.L., Colburn N.H., Israel M.A. // Oncol. 2011. V. 13. P. 580–590.
  100. Li Y., Li W., Yang Y., Lu Y., He C., Hu G., Liu H., Chen J., He J., Yu H. // Brain Res. 2009. V. 1286. P. 13–18.
  101. Gabriely G., Wurdinger T., Kesari S., Esau C.C., Burchard J., Linsley P.S., Krichevsky A.M. // Mol. Cell. Biol. 2008. V. 28. P. 5369–5380.
  102. Hong X., Sin W.C., Harris A.L., Naus C.C. // Oncotarget. 2015. V. 6. № 17. P. 15566–15577.
  103. Qian M., Wang S., Guo X., Wang J., Zhang Z., Qiu W., Gao X., Chen Z., Xu J., Zhao R., et al. // Oncogene. 2020. V. 39. P. 428–442.
  104. Kefas B., Godlewski J., Comeau L., Li Y., Abounader R., Hawkinson M., Lee J., Fine H., Chiocca E.A., Lawler S., et al. // Cancer Res. 2008. V. 68. № 10. P. 3566–3572.
  105. Jun G.J., Zhong G.G., Ming Z.S. // Oncol. Lett. 2015. V. 9. № 6. P. 2743–2749.
  106. Xia H., Yan Y., Hu M., Wang Y., Wang Y., Dai Y., Chen J., Di G., Chen X., Jiang X. // Neuro Oncol. 2013. V. 15. № 4. P. 413–422.
  107. Saito K., Nishida K.M., Mori T., Kawamura Y., Miyoshi K., Nagami T., Siomi H., Siomi M.C. // Genes Dev. 2006. V. 20. P. 2214–2222.
  108. Aravin A.A. // Nature. 2006. V. 442. P. 203–207.
  109. Yamanaka S., Siomi M.C., Siomi H. // Mob. DNA. 2014. V. 5. P. 22.
  110. Weick E.M., Miska E.A. // Development. 2014. V. 141. № 18. P. 3458–3471.
  111. Ozata D.M., Gainetdinov I., Zoch A., O’Carroll D., Zamore P.D. // Nat. Rev. Genet. 2019. V. 20. № 2. P. 89–108.
  112. Weng W., Li H., Goel A. // Biochim. Biophys. Acta Rev. Cancer. 2019. V. 1871. № 1. P. 160–169.
  113. Cheng Y., Wang Q., Jiang W., Bian Y., Zhou Y., Gou A., Zhang W., Fu K., Shi W. // Aging (Albany NY). 2019. V. 11. № 21. P. 9932–9946.
  114. Kufel J., Grzechnik P. // Trends Genet. 2019. V. 35. № 2. P. 104–117.
  115. Liu Y., Dou M., Song X., Dong Y., Liu S., Liu H., Tao J., Li W., Yin X., Xu W. // Mol. Cancer. 2019. V. 18. № 1. P. 123.
  116. Xia X.R., Li W.C., Yu Z.T., Li J., Peng C.Y., Jin L., Yuan G.L. // Histochem. Cell Biol. 2020. V. 153. № 4. P. 257–269.
  117. Reddy R., Henning D., Das G., Harless M., Wright D. // J. Biol. Chem. 1987. V. 262. P. 75–81.
  118. Huang Y., Maraia R.J. // Nucl. Acids Res. 2001. V. 29. P. 2675–2690.
  119. Fischer U., Englbrecht C., Chari A. // Wiley Interdiscip. Rev. RNA. 2011. V. 2. № 5. P. 718–731.
  120. Godfrey A.C., Kupsco J.M., Burch B.D., Zimmerman R.M., Dominski Z., Marzluff W.F., Duronio R.J. // RNA. 2006. V. 12. № 3.P. 396–409.
  121. Peculis B.A., Steitz J.A. // Cell. 1993. V. 73. № 6. P. 1233–1245.
  122. Wilkinson M.E., Charenton C., Nagai K. // Annu. Rev. Biochem. 2020. V. 89. P. 359–388.
  123. Fica S.M., Nagai K. // Nat. Struct. Mol. Biol. 2017. V. 24. № 10. P. 791–799.
  124. Bielli P., Pagliarini V., Pieraccioli M., Caggiano C., Sette C. // Cells. 2019. V. 9. № 1. P. 10.
  125. Shuai S., Suzuki H., Diaz-Navarro A., Nadeu F., Kumar S.A., Gutierrez-Fernandez A., Delgado J., Pinyol M., López-Otín C., Puente X.S., et al. // Nature. 2019. V. 574. № 7780. P. 712–716.
  126. Pavlyukov M.S., Yu H., Bastola S., Minata M., Shender V.O., Lee Y., Zhang S., Wang J., Komarova S., Wang J. // Cancer Cell. 2018. V. 34. № 1. P. 119–135.e10.
  127. Rasool M., Malik A., Zahid S., Basit Ashraf M.A., Qazi M.H., Asif M., Zaheer A., Arshad M., Raza A., Jamal M.S. // Noncoding RNA Res. 2016. V. 1. № 1. P. 69–76.
  128. Hanna J., Hossain G.S., Kocerha J. // Front. Genet. 2019. V. 10. P. 478.
  129. Adams D., Gonzalez-Duarte A., O’Riordan W.D., Yang C.C., Ueda M., Kristen A.V., Tournev I., Schmidt H.H., Coelho T., Berk J.L., et al. // N. Engl. J. Med. 2018. V. 379. № 1. P. 11–21
  130. Cheng J., Meng J., Zhu L., Peng Y. // Mol. Cancer. 2020. V. 19. № 1. P. 66.
  131. Yang J.K., Yang J.P., Tong J., Jing S.Y., Fan B., Wang F., Sun G.Z., Jiao B.H. // J. Neurooncol. 2017. V. 131. № 2. P. 255–265.
  132. Shi R., Wang P.Y., Li X.Y., Chen J.X., Li Y., Zhang X.Z., Zhang C.G., Jiang T, Li W.B., Ding W., et al. // Oncotarget. 2015. V. 6. № 29. P. 26971–26981.
  133. Akers J.C., Ramakrishnan V., Kim R., Skog J., Nakano I., Pingle S., Kalinina J., Hua W., Kesari S., Mao Y., et al. // PLoS One. 2013. V. 8. № 10. P. e78115.
  134. Manterola L., Guruceaga E., Gállego Pérez-Larraya J., González-Huarriz M., Jauregui P., Tejada S., Diez-Valle R., Segura V., Samprón N., Barrena C., et al. // Neuro Oncol. 2014. V. 16. № 4. P. 520–527.
  135. Springfeld C., Jäger D., Büchler M.W., Strobel O., Hackert T., Palmer D.H., Neoptolemos J.P. // Presse Med. 2019. V. 48 (3 Pt 2). P. e159–e174.
  136. Valencia-Serna J., Aliabadi H.M., Manfrin A., Mohseni M., Jiang X., Uludag H. // Eur. J. Pharm. Biopharm. 2018. V. 130. P. 66–70.
  137. Ren Y., Wang Y.F., Zhang J., Wang Q.X., Han L., Mei M., Kang C.S. // Clin. Epigenetics. 2019. V. 11. № 1. P. 29.
  138. Li Y., Ren Y., Wang Y., Tan Y., Wang Q., Cai J., Zhou J., Yang C., Zhao K., Yi K., et al. // Theranostics. 2019. V. 9. № 16. P. 4608–4623.
  139. Shi J., Lv S., Wu M., Wang X., Deng Y., Li Y., Li K., Zhao H., Zhu X., Ye M. // Clin. Transl. Med. 2020. V. 1. P. 182–198.
  140. Abulwerdi F.A., Xu W., Ageeli A.A., Yonkunas M.J., Arun G., Nam H., Schneekloth J.S.Jr., Dayie T.K., Spector D., Baird N., et al. // ACS Chem. Biol. 2019. V. 14. № 2. P. 223–235.
  141. Kotake Y., Sagane K., Owa T., Mimori-Kiyosue Y., Shimizu H., Uesugi M., Ishihama Y., Iwata M., Mizui Y. // Nat. Chem. Biol. 2007. V. 3. № 9. P. 570–575.
  142. Kaida D., Motoyoshi H., Tashiro E., Nojima T., Hagiwara M., Ishigami K., Watanabe H., Kitahara T., Yoshida T., Nakajima H., et al. // Nat. Chem. Biol. 2007. V. 3. № 9. P. 576–583.
  143. Folco E.G., Coil K.E., Reed R. // Genes Dev. 2011. V. 25. № 5. P. 440–444.
  144. Corrionero A., Miñana B., Valcárcel J. // Genes Dev. 2011. V. 25. № 5. P. 445–459.
  145. Roybal G.A., Jurica M.S. // Nucl. Acids Res. 2010. V. 38. № 19. P. 6664–6672.
  146. Steensma D.P., Wermke M., Klimek V.M., Greenberg P.L., Font P., Komrokji R.S., Yang J., Brunner A.M., Carraway H.E., Ades L., et al. // Blood. 2019. V. 134. P. 673.
  147. Shen S., Yu H., Liu X., Liu Y., Zheng J., Wang P., Gong W., Chen J., Zhao L., Xue Y. // Mol. Ther. Nucl. Acids. 2018. V. 10. P. 412–425.

Дополнительные файлы

Доп. файлы
Действие
1. JATS XML
2. Функции различных типов нкРНК в клетке. Диаграмма в центре и цифры указывают приблизительное количество различных нкРНК, экспрессирующихся в клетках человека и относящихся к одному из упомянутых типов [19–24]. Надписи указывают основную функцию данной группы нкРНК

Скачать (358KB)

© Коваленко Т.Ф., Ларионова Т.Д., Антипова Н.В., Шахпаронов М.И., Павлюков М.С., 2021

Creative Commons License
Эта статья доступна по лицензии Creative Commons Attribution 4.0 International License.

Данный сайт использует cookie-файлы

Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта.

О куки-файлах