Ингибиторы PARP1: разработка противоопухолевых препаратов
- Авторы: Малюченко Н.В.1, Котова E.Ю.2, Кулаева O.И.1,2, Кирпичников M.П.1, Студитский В.M.1,2
-
Учреждения:
- Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова
- Fox Chase Cancer Center
- Выпуск: Том 7, № 3 (2015)
- Страницы: 27-37
- Раздел: Обзоры
- Дата подачи: 17.01.2020
- Дата публикации: 15.09.2015
- URL: https://actanaturae.ru/2075-8251/article/view/10468
- DOI: https://doi.org/10.32607/20758251-2015-7-3-27-37
- ID: 10468
Цитировать
Аннотация
Одной из перспективных молекулярных мишеней для поиска противоопухолевых средств является поли(АDP-рибозо)полимераза 1 (PARP1), распространенный ядерный белок (1-2 млн молекул на клетку), выполняющий функцию «сенсора» разрывов ДНК. Экспрессия PARP1 повышена при меланомах, раке легкого, молочной железы и других опухолевых заболеваниях. При этом повышенный уровень экспрессии считается прогностическим признаком, связанным с худшим прогнозом выживаемости. Есть данные, что высокая экспрессия PARP1 и устойчивость опухолей к терапии взаимосвязаны. Ингибиторы PARP1 рассматриваются в качестве перспективных противоопухолевых агентов, действующих как химио- и радиосенсибилизаторы при традиционной терапии злокачественных образований. Кроме того, ингибиторы PARP1 могут использоваться как самостоятельные лекарственные средства, эффективные при опухолях, в которых нарушены определенные пути репарации ДНК. В настоящее время получены ингибиторы PARP1 уже третьего поколения, многие из которых проходят клинические испытания второй фазы. В настоящем обзоре рассмотрены свойства и характеристики ингибиторов PARP1, выявленные в доклинических и клинических исследованиях, а также некоторые проблемы, связанные с применением ингибиторов PARP1. Обсуждается возможность создания новых ингибиторов PARP1, направленных не на каталитический домен, а на подавление ДНК-связывающей и транскрипционной активности данного белка.
Ключевые слова
Полный текст
ВВЕДЕНИЕ В основе поиска и получения современных лекарственных средств лежит нацеленность на молекулярную мишень. Одна из мишеней, используемых при разработке противоопухолевых препаратов, - фермент поли(АDP-рибозо)полимераза 1 (PARP1), участвующий во многих клеточных процессах, начиная от репарации ДНК до гибели клеток [1]. Недавно показали, что одним из самых ранних событий, происходящих при повреждениях ДНК, является узнавание ферментом PARP1 разрывов ДНК. При возникновении разрывов ДНК, вызванных, в частности, алкилирующими агентами и радиацией, PARP1 связывается с местами разрывов за счет так называемых «цинковых пальцев», расположенных в ДНК-связывающем домене, и одновременно синтезирует олиго- или поли(АDP)-рибозные цепочки, ковалентно связываемые с разными акцепторными белками или с собственной молекулой путем перемещения единицы АDP-рибозы от NAD+. В результате в месте разрыва происходит деконденсация хроматина, что облегчает доступ ферментов репарации. Модифицированные поли(АDP-рибозил)ированные белки хроматина привлекают факторы, ремоделирующие хроматин. Один из ключевых механизмов PARP1-зависимой деконденсации заключается в том, что активированный PARP1 способствует удалению линкерного гистона Н1 из сайтов инициации транскрипции. При удалении Н1 происходит деконденсация хроматина, что позволяет ферментам репарации атаковать поврежденные сайты в ДНК. Следует отметить, что репарация ДНК при активном участии PARP1 происходит лишь при минимальном генотоксическом повреждении. При более сильном повреждении запускается процесс апоптоза, а при обширном повреждении ДНК наблюдается сверхактивация PARP, приводящая к некрозу. Получено множество данных об участии PARP1 в канцерогенезе. Потеря PARP1 приводит к нарушениям процесса репарации ДНК, ингибированию транскрипции некоторых генов, вовлеченных в репликацию ДНК, регуляцию клеточного цикла. Пониженная экспрессия PARPI приводит к возникновению перестановок в геноме, дефектам в хромосомах и, возможно, вносит вклад в общую нестабильность генома. В то же время повышенная экспрессия PARP1 наблюдается в меланомах, опухолях легкого и молочной железы [2-7]. При этом повышенный уровень экспрессии рассматривается как прогностический признак, связанный с худшим прогнозом выживаемости [8]. Было показано, что высокий уровень экспрессии PARP1 коррелирует с более агрессивным фенотипом злокачественных опухолей молочной железы (РМЖ) (эстрогеннегативный тип РМЖ) [9]. Экспрессия PARP1 может коррелировать с устойчивостью опухолей к терапии [10]. Подобная более высокая «злокачественность» связана, видимо, с тем, что повышенная экспрессия PARP1 способствует репарации повреждений ДНК и тем самым преодолению генетической нестабильности, свойственной трансформированным клеткам. Механизмы проопухолевой активности PARP1 разнообразны, в ряде случаев они опосредуются различными опухоль-ассоциированными факторами транскрипции. Канцерогенез может быть вызван PARP1-зависимой дерегуляцией факторов, вовлеченных в клеточный цикл, митоз, а также факторов, регулирующих экспрессию генов, связанных с инициацией и развитием опухолей [11]. Выявлена связь между PARP1 и фактором NF-kB. Оказалось, что PARP1 корегулирует активность NF-kB и приводит к увеличению секреции прометастатических цитокинов. Известно, что сигнальный каскад NF-kB важен для опухолевого роста [12]. Ингибирование PARP1 приводит к отмене проинвазивного фенотипа [13, 14]. Известно также, что PARP1 контролирует экспрессию белка теплового шока 70 (HSP70) [15, 16], который вносит существенный вклад в выживание опухолевых клеток и их устойчивость к противоопухолевым средствам [17]. PARP1 взаимодействует с белком p21, контролирующим клеточный цикл, что также может способствовать развитию опухолевого фенотипа [18]. Белок p21 взаимодействует непосредственно с PARP1 в процессе репарации ДНК, и нокдаун p21 приводит к увеличению ферментативной активности PARP1. Экспрессия р21 в опухолях часто подавлена благодаря регуляции р53 [19], что может объяснять возможную роль PARP1 в канцерогенезе. Обнаружено также, что PARP1 участвует в гормонзависимой регуляции канцерогенеза. В клетках рака предстательной железы, экспрессирующих рецептор андрогенов (АР), PARP1 рекрутируется в сайты локализации АР и стимулирует активность АР [20]. Сходные хроматинзависимые механизмы с участием PARP1 вовлечены в эстрогензависимую регуляцию экспрессии генов при РМЖ. Поскольку PARP1 - это ключевой фермент, регулирующий определенные канцерогенные изменения в клетке, он рассматривается как важная молекулярная мишень для разрабатываемых противоопухолевых средств, а ингибиторы PARP1 считаются перспективными противоопухолевыми средствами. ИСТОРИЯ РАЗРАБОТКИ ИНГИБИТОРОВ PARP1 Поскольку эффект лучевой терапии и многих химиотерапевтических подходов при онкологических заболеваниях определяется повреждением ДНК, ингибиторы PARP1 могут применяться для усиления традиционных методов и действовать как химио- и радиосенсибилизаторы. В клетках, обработанных противоопухолевыми агентами, ингибирование PARP1 подавляет репарацию потенциально летального повреждения и может приводить к уничтожению аномальной клетки. Подобным образом в ряде случаев ингибиторы PARP1 повышают эффективность действия ДНК-алкилирующих агентов (например, темозоламида) и ингибиторов топоизомеразы I (например, топотекана), а также ионизирующего излучения. Ингибиторы PARP1 также эффективны в радиосенсибилизации опухолевых клеток. Помимо синергичного действия ингибиторов PARP1 и других ДНК-повреждающих противоопухолевых средств, в некоторых опухолевых клетках наблюдается прямое токсическое действие ингибиторов PARP1. Первое поколение классических ингибиторов PARP1 - аналогов никотинамида - было создано около 30 лет назад, исходя из наблюдений, что никотинамид, второй продукт катализируемой PARP1 реакции, вызывает умеренное ингибирование реакции (рис. 1). В ингибиторах PARP1 первого поколения гетероциклический атом азота в третьем положении был заменен на атом углерода, что привело к созданию класса бензамидных аналогов [21]. Замена в третьем положении привела к улучшению растворимости препаратов (рис. 2). Изучение активности 3-замещенных бензамидов (например, 3-аминобензамида, 3-AB) помогло лучше понять функцию PARP1. Оказалось, что такие препараты обладают цитотоксическим действием на опухолевые клетки при одновременном использовании агентов, вызывающих генотоксический стресс [22]. Несмотря на обнадеживающие результаты изучения ингибиторов PARP1 первого поколения, в практическом отношении бензамиды были малоэффективными. В доклинических экспериментах на культуре клеток их приходилось использовать в миллимолярных концентрациях, что делало их непригодными для экспериментов на животных. Кроме того, бензамиды ингибировали другие клеточные пути [23]. Тем не менее они легли в основу создания более эффективных препаратов. Практически все используемые до сих пор ингибиторы PARP1 содержат никотинамидную/бензамидную фармакоформную группу. В 1990 годы на основе аналогов хиназолина (в частности, 1,5-дигидроизохинолина) были разработаны более эффективные ингибиторы PARP1 второго поколения. Эта группа соединений включала изохинолины, хиназолиндионы, фталазионы и фенантридионы. Ингибиторы PARP1 второго поколения были более эффективными и точнее нацеленными на терапевтические мишени [24]. Некоторые из этих соединений стали основой для последующей разработки различных групп лекарственных средств (рис. 3). В частности, получение фенантридионов привело к разработке PJ-34, который использовали в дальнейшем в клинических испытаниях (КИ) [25]. Альтернативный подход (химический синтез на основе анализа структуры и активности, SAR) привел к идентификации 3,4-дигидро-5-метилизохиназолина-1-[2H]-1 (PD128763) и 8-гидрокси-2-метилхиназолина-4-[3Н]он (NU1025). Каждое из этих соединений в ~50 раз более эффективно ингибирует PARP1, чем 3-AB. В дальнейшем более сильные ингибиторы разрабатывали по аналогии с уже известными. Все они содержали карбоксамидную группу бензамидного фармакофора, включенную во второе ароматическое кольцо. Именно эта модификация имела решающее значение для повышения активности ингибиторов. Причины, объясняющие связь этих структурных особенностей с увеличением активности, стали очевидными после изучения структуры. Кристаллизация ингибиторов PARP1 показала, что карбоксамидная группа формирует несколько важных водородных связей с Ser904-OG и Gly863-N в каталитическом домене PARP1, что улучшает взаимодействие гетероцикла данных ингибиторов с белком [26]. При этом у более эффективных ингибиторов (PD128763, 4ANI, и NU1025) амидная группа в гетероцикле зафиксирована. Выявлена также важность ароматических (π-π)-взаимодействий между фенольной группой ингибиторов PARP1 и фенольной группой Tyr907 белка PARP1. На основании структурного анализа связывания NU1085 разработано несколько трициклических лактамных индолов и бензамидазолов, в которых карбоксамидная группа была введена в благоприятной ориентации путем включения в 7-членное кольцо [27-30]. Эти соединения, например, AG14361, способны образовывать критические водородные связи с Gly863 и Ser904, Glu988 белка PARP1 [31]. Дальнейший поиск привел к созданию более сильных ингибиторов PARP третьего поколения, первым охарактеризованным представителем которых стал рукапариб (Кi = 1.4 нМ) [32]. В настоящее время на основе бензамидазолов синтезирован ряд ингибиторов PARP1 третьего поколения; многие из которых (такие, как рукапариб, инипариб, олапариб, велипариб, нирапариб, талазопариб, CEP-9722 и E7016) в настоящий момент проходят клинические испытания (см. обзоры [33-38], рис. 4, таблица). МЕХАНИЗМЫ ДЕЙСТВИЯ ИНГИБИТОРОВ PARP1: ПРЯМОЕ ПРОТИВООПУХОЛЕВОЕ ДЕЙСТВИЕ Ингибирование PARP1 приводит к нарушению репарации ДНК. Известно, что в ответ на повреждение ДНК PARP1 связывается с одно- и двухцепочечными разрывами ДНК [39]. В отсутствие повреждений активность PARP1 минимальна, однако появление повреждений вызывает его немедленную и значительную (до 500-кратной) активацию. PARP1 отыскивает разрывы в ДНК, действуя как сенсор и обеспечивая быстрое привлечение белков, требуемых для репарации, к месту повреждения. PARP1 контролирует несколько путей репарации ДНК, в том числе эксцизионную репарацию оснований (base excision repair, BER) и нуклеотидов (nucleotide excision repair, NER), репарацию мисматчей (mismatch repair, MMR), репарацию двухцепочечных разрывов с помощью гомологичной рекомбинации (HR) и с помощью негомологичного соединения концов (non-homologous end joining, NHEJ) [39]. Ингибирование PARP приводит к инактивации системы репарации и сохранению спонтанных одноцепочечных разрывов (SSB) (рис. 5А), что может быть причиной последующего формирования двухцепочечных разрывов ДНК (DSB). DSB можно устранить двумя способами - либо «репарацией ДНК без ошибок» с помощью HR, либо репарацией с возможностью замены в последовательности нуклеотидов путем NHEJ [40, 41]. В ряде опухолевых клеток с нарушениями в системе гомологичной рекомбинации (например, BRCA-мутантные клетки) может включаться система NHEJ, однако использование NHEJ в этих опухолях приводит к дестабилизации генома и, в конечном итоге, к гибели клеток из-за быстрого накопления генетических ошибок [42-44]. В 2005 году произошел прорыв в области исследований ингибиторов PARР1. Двумя независимыми группами ученых было показано, что BRCA1и BRCA2-дефицитные линии клеток чувствительны к прямому действию ингибиторов PARP. Это были первые свидетельства того, что ингибиторы PARP1 могут выступать как самостоятельные лекарственные средства в случае опухолей, в которых нарушены определенные пути репарации ДНК [45, 46]. Известно, что опухоль-ассоциированный ген BRCA1 играет важную роль в репарации двойных разрывов ДНК по механизму HR. Клетки с дефицитом BRCA1 характеризуются менее эффективной HR, и репарация ДНК в них происходит преимущественно с помощью системы BER. BRCA2 взаимодействует с белком RAD51 и также играет существенную роль в HR. Клетки с мутациями в области связывания BRCA2 с RAD51 проявляют гиперчувствительность к повреждениям ДНК и хромосомную нестабильность [47]. Например, 10-15% серозного рака яичников имеет наследственный характер, обусловленный мутацией в генах BRCA1 или BRCA2. Показано, что дефекты в HR-репарации, возникающие вследствие мутаций в RAD51, DSS1, RPA1 или CHK1, вызывают повышенную чувствительность клеток к ингибированию PARP1 [48]. Ингибирование репарации повреждений ДНК при условии дефицита гомологичной рекомбинации приводит клетку к гибели из-за невозможности исправить все повреждения ДНК. Объяснить прямое действие ингибиторов PARP1 на опухолевые клетки можно также с помощью другого механизма. Предполагается, что в результате действия ингибиторов PARP1 остается связанным с поврежденной ДНК, поэтому он не может отделиться от ДНК и «освободить» место для PARP1зависимых ферментов репарации (рис. 5Б). Третья модель прямого действия ингибиторов PARP1 основана на наблюдении Li и Yu [49], которые показали, что в присутствии ингибиторов PARP1 мутантный BRCA1 в меньшей степени накапливается в области повреждений ДНК (рис. 5В). Предложена также четвертая модель прямого действия ингибиторов PARP1 (рис. 5Г). Согласно этой модели, при двухцепочечных разрывах в клетках с дефицитом HR активируется другая система NHEJ [44]. Ключевые белки этой системы - Ku70, Ku80 и DNA-PKcs, как показано ранее, имеют PARP1связывающие мотивы и могут регулироваться с помощью АDP-рибозилирования [50, 51]. В клинических исследованиях монотерапия олапарибом приводила к ингибированию опухолей с мутациями в BRCA1 или BRCA2 (рак молочной железы и рак яичников) [52, 53]. При этом клетки с дефицитом BRCA1 или BRCA2 были в 57 или 133 раза более чувствительны к ингибированию PARP1 соответственно [46]. Однако эффективность подобной терапии была невысокой - положительный ответ наблюдался менее чем у 50% пациентов [54]. Поэтому очень важно правильно определить прогностические маркеры терапии ингибиторами PARP1. Такими маркерами могут быть мутации в генах 53BP1, RAD51, NBS1, ATM, ATR, Chk1, Chk2, Rad54, FANCD2, FANCA, PALB2, FANCC, PTEN [39, 55-59]. Терминальные мутации генов BRCA1 или BRCA2 в опухолевых клетках приводят к появлению дефектов в системе гомологичной рекомбинации ДНК, в работе которой в норме принимают участие оба белка BRCA. В этом случае опухолевые клетки становятся чрезвычайно зависимыми от одной из пяти других систем репарации, в работе каждой из которых участвует PARP1. Ингибирование PARP1 при условии дефицита гомологичной рекомбинации ведет клетку к апоптозу из-за невозможности репарации всех возникших повреждений ДНК. Этот процесс назван «синтетической летальностью». В ряде работ показана перспективность применения ингибиторов PARP1 у больных с опухолями, возникшими из-за дефектов в генах BRCA. МЕХАНИЗМЫ ДЕЙСТВИЯ ИНГИБИТОРОВ PARP1: CИНЕРГИЧНОЕ ДЕЙСТВИЕ Ингибиторы PARP1 не всегда оказывают прямое цитотоксическое действие на опухолевые клетки. В таких случаях желаемый эффект может быть достигнут при совместном использовании ингибиторов PARP1 и других препаратов, вызывающих повреждения ДНК. СОВМЕСТНОЕ ДЕЙСТВИЕ ИНГИБИТОРОВ PARP1 И АГЕНТОВ, МЕТИЛИРУЮЩИХ ДНК Еще в 80-х годах прошлого столетия на примере 3-AB было показано, что ингибиторы PARP усиливают действие агентов, метилирующих ДНК [22]. ДНК-метилирующие агенты, такие, как дакарбазин (DTIC), темозоломид (TMZ), активно используются в настоящее время в терапии опухолей головного мозга и меланомы. Эти препараты способны метилировать ДНК в положениях О6 и N7 гуанина и N3 аденина. Удаление N-метилпуринов (N7-MEG и N3-MEA) приводит к появлению SSB, а ингибирование PARP1 инактивирует репарацию таких повреждений [60]. В ранних исследованиях показали, что PD128763 и NU1025 усиливают индуцированные TMZ повреждения ДНК и увеличивают цитотоксичность TMZ в 4-7 раз при его использовании в более низких концентрациях (в 50-100 раз) [61]. Повышение эффективности TMZ (до 6 раз) в присутствии NU1085 наблюдали на 12 различных линиях опухолей человека независимо от их тканевого происхождения и статуса p53 [62]. Серия бензимидазолов и трициклических лактамных индолов, в том числе AG14361 в концентрации только 0.4 мкМ, в 5.3 раза усиливает индуцированное TMZ ингибирование роста клеток LoVo (рак толстой кишки человека) [30]. Подобное синергичное действие ингибиторов PARP и Topo I наблюдали во множестве работ, выполненных in vitro. Следует подчеркнуть, что ингибиторы PARP1, как установлено, усиливают цитотоксичность TMZ преимущественно в S-фазе, что указывает на механизм синергичного действия: скорее всего, ингибиторы вызывали накопление DSB в процессе репликации [63, 64]. Усиление противоопухолевой активности TMZ в присутствии различных ингибиторов PARP in vivo показано во многих экспериментах. Приведем некоторые примеры. Совместная обработка NU1025 и TMZ повышает выживаемость мышей с лимфомами головного мозга [65]. Ингибитор GPI 15427 увеличивает индуцированную TMZ задержку роста опухоли и антиметастатическую активность в модели меланомы В16 [66]. Велипариб усиливает активность TMZ в подкожных, ортотопных и метастатических моделях ксенотрансплантатов человека, включая лимфомы, рак яичников, легкого, поджелудочной, молочной и предстательной железы [67]. Интересно, что и GPI 15427 и велипариб преодолевают гематоэнцефалический барьер и усиливают противоопухолевую активность TMZ у мышей с внутричерепными меланомами, глиомами и лимфомами [68]. В моделях детских опухолей рукапариб усиливает противоопухолевую активность TMZ в ксенотрансплантатах нейробластомы и медуллобластомы [69]. Полную регрессию опухоли при обработке TMZ и CEP-6800 наблюдали у мышей, несущих ксенотрансплантаты U251MG (глиобластома человека) [70] и SW620 (рак толстой кишки человека) [32, 71]. Эти и другие данные, полученные в испытаниях in vivo, позволили положить начало клиническим испытаниям ингибиторов PARP вместе с ДНК-метилирующими агентами (таблица). СОВМЕСТНОЕ ДЕЙСТВИЕ ИНГИБИТОРОВ PARP1 И ИНГИБИТОРОВ ТОПОИЗОМЕРАЗЫ I (TOPO I) Известно, что активность Topo I повышена в некоторых опухолях [72]. Ингибиторы Topo I применяют при различных формах опухолей, например, топотекан - при мелкоклеточном раке легкого, раке яичников и шейки матки, иринотекан - при раке толстой кишки. Topo I вносит временные повреждения в ДНК для устранения напряжений, накапливающихся в ДНК в ходе транскрипции и репликации. Ингибиторы Topo I, такие, как камптотецины, стабилизируют расщепляемый комплекс Торо I-ДНК на стадии, когда происходят разрывы ДНК. Репарация повреждений, вызываемых Topo I, происходит с участием BER/SSB. При этом клетки, лишенные ключевого белка BER - XRCC1, гиперчувствительны к камптотецину. Ферменты PARP, как полагают, участвуют в этом процессе, привлекая XRCC1 к Topo I-зависимым разрывам ДНК [73], которые, в свою очередь, привлекают тирозил-ДНКфосфодиэстеразу (TDP 1), удаляющую Topo I с ДНК [74]. Кроме того, PARP1 способен взаимодействовать с Topo I и репарировать Topo I-зависимые SSB [75]. В ряде работ показано усиление действия ингибиторов топоизомеразы I в присутствии ингибиторов PARP [30, 32, 71]. Приведем некоторые примеры. В 1987 году Mattern M.R. и соавт. первыми использовали ингибиторы PARP в качестве потенциальных усилителей ингибиторов Topo I. Они показали, что 3-AB увеличивает цитотоксичность камптотецина в клетках L1210 [76]. В дальнейшем синергичное действие ингибиторов Topo I и PARP1 активно изучалось. На 12 клеточных опухолевых линиях человека показано, что NU1025 и NU1085 повышают цитотоксичность топотекана независимо от тканевого происхождения этих линий и статуса p53 [62]. CEP-6800 и GPI 15427 повышали чувствительность к химиотерапевтическим препаратам - ингибиторам Topo I, в клеточных линиях рака толстой кишки [70, 77]. Обнадеживающие результаты получены также в опытах in vivo, в которых изучали совместное действие ингибиторов PARP и Topo I. CEP-6800 на 60% повышал иринотекан-зависимое ингибирование опухолей у мышей, несущих ксенотрансплантаты НТ29 [70], а олапариб увеличивал токсичность топотекана, так что его дозу можно было уменьшить в 8 раз [78]. Эти и другие результаты опытов in vivo позволили положить начало клиническим испытаниям совместного применения ингибиторов PARP и Topo I (таблица). СОВМЕСТНОЕ ДЕЙСТВИЕ ИНГИБИТОРОВ PARP1 И ЛУЧЕВОЙ ТЕРАПИИ Ионизирующее излучение вызывает множество повреждений ДНК, модификацию оснований, SSB и DSB, при этом последние поражения считаются наиболее цитотоксическими. Сенсибилизация клеток, обработанных ингибиторами PARP, к ионизирующему излучению менее значительна, чем сенсибилизация к химическим соединениям, и, как правило, увеличивает цитотоксичность менее чем в 2 раза. Однако, учитывая, что большое число больных подвергаются лучевой терапии, такая комбинация может быть оправданной. Ранние исследования показали, что ингибирование PARP приводит к радиосенсибилизации клеток млекопитающих [79]. В дальнейшем показали, что различные ингибиторы PARP (ANI, NU1025, олапариб, E7016) повышали эффективность радиосенсибилизации разных линий клеток в 1.3-1.7 раза [80]. В некоторых исследованиях ингибиторы PARP селективно вызывали радиосенсибилизацию активно реплицирующихся клеток, находящихся в S-фазе [24]. Это позволило предложить механизм, с помощью которого ингибирование PARP увеличивает чувствительность к ионизирующему излучению. Ингибирование предотвращает репарацию SSB, преобразуя их в DSB при прохождении вилки репликации в S-фазе [81]. Такая гипотеза подтверждается наблюдением, согласно которому ингибирование PARP приводит к образованию дополнительных фокусов γH2AX и RAD51 (что свидетельствует о повышенной частоте HRR, гомологичной рекомбинации в остановленной вилке репликации). Фактором, предрасполагающим к устойчивости к радиации in vivo, является способность клеток восстанавливаться после потенциально летального повреждения (PLD). При этом всегда есть вероятность сохранения радиорезистентных опухолевых клеток, которые могут вновь создать опухоль после лучевой терапии [82]. Показано, что ингибиторы PARP1, такие, как PD128763, NU1025, AG14361, предотвращали восстановление опухолевых клеток после PLD [63]. В ряде работ обнаружена эффективность радиосенсибилизации ингибиторами PARP1 in vivo. У мышей, несущих SCC7, RIF-1 и KHT саркомы, ингибитор PD128763 вызвал трехкратное повышение терапевтической активности рентгеновских лучей [83]. Доклинические исследования показали, что велипариб значительно увеличивает противоопухолевую активность ионизирующего излучения в ксенотрансплантатных моделях рака толстой кишки, легкого и предстательной железы человека [68, 84, 85]. ДЕЙСТВИЕ ИНГИБИТОРОВ PARP1 В СОЧЕТАНИИ С ДРУГИМИ ЦИТОСТАТИЧЕСКИМИ ПРЕПАРАТАМИ Некоторые данные свидетельствуют о способности ингибиторов PARP усиливать действие других противоопухолевых цитотоксинов. Например, 6(5Н)-фенантридинон усиливает цитотоксичность кармустина в лимфоме мышей [86]. PJ-34 увеличивает цитотоксичность доксорубицина в клетках HeLa, предположительно, за счет повышения уровня топоизомеразы II [87]. Сходное с ним соединение INO-1001 увеличивает противоопухолевую активность доксорубицина на ксенотрансплантатах MDA-MB-231 и MCA-K клеток рака легкого [88]. Сообщения о синергическом действии ингибиторов PARP и соединений платины, таких, как цисплатин и карбоплатин, противоречивы. Тем не менее в ряде исследований показано, что PARP1 активируется индуцированными цисплатином повреждениями ДНК [89], что привело к проведению клинических испытаний ингибиторов PARP совместно с производными цисплатина (таблица). ПРОБЛЕМЫ ИСПОЛЬЗОВАНИЯ СУЩЕСТВУЮЩИХ ИНГИБИТОРОВ PARP1 И ПЕРСПЕКТИВЫ ПОИСКА НОВЫХ Практически все существующие ингибиторы PARP1 являются миметиками никотинамида, т.е. ориентированы на связывание с каталитическим доменом PARP1 и конкуренцию с NAD+. В опытах in vitro, а также во множестве доклинических и некоторых клинических испытаниях ингибиторы PARP1 достаточно хорошо зарекомендовали себя как противоопухолевые средства. Однако при проведении более систематических, контролируемых, расширенных клинических испытаний ингибиторов PARP1 вскрылся целый ряд проблем. Во-первых, соединения, ингибирующие связывание NAD+, имеют довольно низкую специфичность к PARP1, а также блокируют другие ферментативные пути с участием NAD+. Следует отметить, что NAD+ это кофактор, который взаимодействует со многими ферментами, вовлеченными в ряд клеточных процессов, поэтому конкуренция с NAD+ приводит к высокой токсичности. Во-вторых, ферментативные ингибиторы PARP1 активируют репликацию вирусов и противопоказаны больным, инфицированным такими вирусами, как вирус Т-клеточного лейкоза человека (HTLV) или вирус, ассоциированный с саркомой Капоши (KSHV) [90-92]. В-третьих, вопрос о безопасности длительного применения существующих ингибиторов PARP1 остается открытым. Известно, что опухолевые клетки обладают способностью быстро приобретать устойчивость к препаратам, применяемым в качестве длительной монотерапии [93]. Эти проблемы стали причиной того, что многие ингибиторы PARP1 не прошли длительные систематические клинические испытания. Испытания некоторых ингибиторов PARP1 прекращены уже на I и II стадиях изза высокой токсичности и ряда побочных эффектов. Показательной в этом отношении является история инипариба (BSI-201), который дальше всех других ингибиторов PARP1 продвинулся в разработке и дошел до рандомизированного клинического испытания фазы III. Клиническое исследование фазы III препарата ВSI-201 (инипариба) началось в июле 2009 года для оценки эффективности применения этого препарата в комбинации с химиотерапией, проводимой у пациенток с метастатическим трижды негативным раком молочной железы (мТНРМЖ). В исследовании приняли участие 519 женщин с мТНРМЖ из 109 центров в США. А уже в 2013 году фирма «Санофиавентис» объявила о прекращении клинических испытаний, поскольку не наблюдалось улучшения состояния и общей выживаемости пациенток, получавших инипариб и химиотерапию, по сравнению с контрольной группой (только химиотерапия). Ряд обстоятельств привел к неудаче клинических испытаний инипариба. Основная причина неудачи заключалась в том, что к моменту набора групп для клинических исследований доклинические эксперименты были проведены не в полном объеме; было получено очень мало сведений о механизме действия инипариба. Инипариб был допущен к КИ первой фазы еще до получения результатов доклинических испытаний [94, 95]. Здесь интересно еще одно обстоятельство: фирма Bipar, которая разрабатывала инипариб и продала свои разработки фирме «Санофи», так и не раскрыла структуру данного соединения из-за патентных соображений. Позднее оказалось, что, в отличие от всех других ингибиторов PARP1, имеющих сходную структуру, только инипариб имел подвижную карбоксильную группу, которая могла вращаться вокруг амидной связи, что в значительной степени ослабляло связывание ингибитора с PARP1 (рис. 6). Как признался один из экспертов «Санофи»: «Если бы Bipar предоставил структуру инипариба, то, вероятно, мы смогли бы предположить, что он не будет хорошим ингибитором PARP1». Тем не менее, несмотря на отсутствие достаточного описания препарата (известной структуры и фармакодинамических данных), фирма допустила его до клинических исследований, в результате неудачи которых издержки компании «Санофи-авентис» составили 285 млн долларов. Достаточно высокая токсичность и ряд побочных эффектов, вызываемых ферментативными ингибиторами PARP1 и выявляемых в КИ, заставляют менять стратегию разработки новых ингибиторов PARP1. Поскольку PARР1 состоит из нескольких функциональных доменов и обладает дополнительными активностями, помимо ферментативной, в частности ДНК-связывающей и транскрипционной (рис. 7), активность PARP1 можно регулировать ингибированием данных функциональных доменов. В частности, разрабатываются препараты, направленные на ингибирование связывания PARP1 с ДНК [96]. По мнению авторов, поиск соединений, способных предотвращать участие PARP1 в процессе транскрипции, может привести к разработке нового класса лекарственных средств, имеющих более высокую специфичность и менее выраженные побочные эффекты. Более подробно о роли PARP1 в регуляции транскрипции можно ознакомиться в работах [97-101]. Используя полученную ранее авторами систему транскрипции в моно- и полинуклеосомных системах, становится возможным провести поиск и проверку транскрипционных ингибиторов PARP1. В заключение следует отметить, что ингибиторы PARP1 представляют большой интерес и имеют практическую ценность не только в онкологии, но и в терапии различных воспалительных процессов, сердечно-сосудистых и неврологических заболеваний, а также заболеваний, связанных со старением. Терапевтический эффект ингибиторов PARP в данных процессах остался за рамками настоящего обзора (для ознакомления см. обзоры [102-109]).
Об авторах
Н. В. Малюченко
Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова
Автор, ответственный за переписку.
Email: mal_nat@mail.ru
Россия
E. Ю. Котова
Fox Chase Cancer Center
Email: mal_nat@mail.ru
США
O. И. Кулаева
Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова; Fox Chase Cancer Center
Email: mal_nat@mail.ru
Россия
M. П. Кирпичников
Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова
Email: mal_nat@mail.ru
Россия
В. M. Студитский
Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова; Fox Chase Cancer Center
Email: Vasily.Studitsky@fccc.edu
Россия
Список литературы
- Kraus W.L., Hottiger M.O. // Mol. Aspects Med. 2013, V.34, №6, P.1109-1123
- Rodríguez M.I., Peralta-Leal A., O’Valle F., Rodriguez-Vargas J.M., Gonzalez-Flores A., Majuelos-Melguizo J., López L., Serrano S., de Herreros A.G., Rodríguez-Manzaneque J.C. // PLoS Genet. 2013, V.9, №6, P.e1003531
- Nowsheen S., Cooper T., Stanley J.A., Yang E.S. // PLoS One. 2012, V.7, №10, P.e46614
- Galia A., Calogero A.E., Condorelli R., Fraggetta F., La Corte A., Ridolfo F., Bosco P., Castiglione R., Salemi M. // Eur. J. Histochem. 2012, V.56, №1, P.e9
- Csete B., Lengyel Z., Kádár Z., Battyáni Z. // Pathol. Oncol. Res. 2009, V.15, №1, P.47-53
- Telli M.L., Ford J.M. // Clin. Breast Cancer. 2010, V.10, S1, P.E16-E22
- Shimizu S., Nomura F., Tomonaga T., Sunaga M., Noda M., Ebara M., Saisho H. // Oncol. Rep. 2004, V.12, №4, P.821-825
- Rojo F., García-Parra J., Zazo S., Tusquets I., Ferrer-Lozano J., Menendez S., Eroles P., Chamizo C., Servitja S., Ramírez-Merino N. // Ann. Oncol. 2012, V.23, №5, P.1156-1164
- Domagala P., Huzarski T., Lubinski J., Gugala K., Domagala W. // Breast Cancer Res. Treat. 2011, V.127, №3, P.861-869
- Michels J., Vitale I., Galluzzi L., Adam J., Olaussen K.A., Kepp O., Senovilla L., Talhaoui I., Guegan J., Enot D.P. // Cancer Research 2013, V.73, №7, P.2271-2280
- Simbulan-Rosenthal C.M., Ly D.H., Rosenthal D.S., Konopka G., Luo R., Wang Z.Q., Schultz P.G., Smulson M.E. // Proc. Natl. Acad. Sci. USA. 2000, V.97, №21, P.11274-11279
- Dajee M., Lazarov M., Zhang J.Y., Cai T., Green C.L., Russell A.J., Marinkovich M.P., Tao S., Lin Q., Kubo Y., Khavari P.A.. // Nature 2003, V.421, №6923, P.639-643
- Martín-Oliva D., O’Valle F., Muñoz-Gámez J.A., Valenzuela M.T., Nuñez M.I., Aguilar M., Ruiz de Almodóvar J.M., Garcia del Moral R., Oliver F.J. // Oncogene. 2004, V.23, №31, P.5275-5283
- Ohanna M., Giuliano S., Bonet C., Imbert V., Hofman V., Zangari J., Bille K., Robert C., Bressac-de Paillerets B., Hofman P. // Genes Dev. 2011, V.25, №12, P.1245-1261
- Tulin A., Spradling A. // Science. 2003, V.299, №5606, P.560-562
- Petesch S.J., Lis J.T. // Cell. 2008, V.134, №1, P.74-84
- Leu J.I., Pimkina J., Frank A., Murphy M.E., George D.L. // Molecular Cell 2009, V.36, №1, P.15-27
- Cazzalini O., Donà F., Savio M., Tillhon M., Maccario C., Perucca P., Stivala L.A., Scovassi A.I., Prosperi E. // DNA Repair. 2010, V.9, №6, P.627-635
- Abbas T., Dutta A. // Nat. Rev. Cancer. 2009, V.9, №6, P.400-414
- Schiewer M.J., Goodwin J.F., Han S., Brenner J.C., Augello M.A., Dean J.L., Liu F., Planck J.L., Ravindranathan P., Chinnaiyan A.M. // Cancer Discov. 2012, V.2, №12, P.1134-1149
- Purnell M.R., Whish W.J. // Biochem. J. 1980, V.185, №3, P.775-777
- Durkacz B.W., Omidiji O., Gray D.A., Shall S. // Nature 1980, V.283, №5747, P.593-596
- Milam K.M., Cleaver J.E. // Science. 1984, V.223, №4636, P.589-591
- Banasik M., Komura H., Shimoyama M., Ueda K. // J. Biol. Chem. 1992, V.267, №3, P.1569-1575
- Jagtap P., Szabó C. // Nat. Rev. Drug Discov. 2005, V.4, №5, P.421-440
- Ruf A., de Murcia G., Schulz G.E. // Biochemistry. 1998, V.37, №11, P.3893-3900
- Canan Koch S.S., Thoresen L.H., Tikhe J.G., Maegley K.A., Almassy R.J., Li J., Yu X.H., Zook S.E., Kumpf R.A., Zhang C. // J. Med. Chem. 2002, V.45, №23, P.4961-4974
- Skalitzky D.J., Marakovits J.T., Maegley K.A., Ekker A., Yu X.H., Hostomsky Z., Webber S.E., Eastman B.W., Almassy R., Li J. // J. Med. Chem. 2003, V.46, №2, P.210-213
- Tikhe J.G., Webber S.E., Hostomsky Z., Maegley K.A., Ekkers A., Li J., Yu X.H., Almassy R.J., Kumpf R.A., Boritzki T.J. // J. Med. Chem. 2004, V.47, №22, P.5467-5481
- Calabrese C.R., Batey M.A., Thomas H.D., Durkacz B.W., Wang L.Z., Kyle S., Skalitzky D., Li J., Zhang C., Boritzki T. // Clin. Cancer Res. 2003, V.9, №7, P.2711-2718
- Marsischky G.T., Wilson B.A., Collier R.J. // J. Biol. Chem. 1995, V.270, №7, P.3247-3254
- Thomas H.D., Calabrese C.R., Batey M.A., Canan S., Hostomsky Z., Kyle S., Maegley K.A., Newell D.R., Skalitzky D. // Mol. Cancer Ther. 2007, V.6, №3, P.945-956
- Mason K.A., Buchholz T.A., Wang L., Milas Z.L., Milas L. // Am. J. Clin. Oncol. 2014, V.37, №1, P.90-100
- Ekblad T., Schüler H., Macchiarulo A. // FEBS J. 2013, V.280, №15, P.3563-3575
- Hilton J.F., Tran M.T., Shapiro G.I. // Front. Biosci. (Landmark Ed). 2013, V.18, P.1392-1406
- Papeo G., Montagnoli A., Cirla A. // Expert. Opin. Ther. Pat. 2013, V.23, №4, P.503-514
- Sonnenblick A., Azim H.A. Jr., Piccart M. // Nat. Rev. Clin. Oncol. 2015, V.12, №1, P.27-41
- Curtin N.J., Szabo C. // Mol. Aspects Med. 2013, V.34, №6, P.1217-1256
- De Lorenzo S.B., Hurley R.M., Kaufmann S.H. // Front Oncol. 2013, V.11, №3, P.228
- Kuzminov A. // Proc. Natl. Acad. Sci. USA. 2001, V.98, №15, P.8241-8246
- Chapman J.R., Boulton S.J. // Mol. Cell Biol. 2012, V.47, №4, P.497-510
- Deindl S., Hota S.K., Blosser T.R., Prasad P., Bartholomew B., Zhuang X. // Cell. 2013, V.152, №3, P.442-452
- Min I.M., Core L.J., Munroe R.J., Schimenti J., Lis J.T. // Genes Dev. 2011, V.25, №7, P.742-754
- Patel A.G., Sarkaria J.N., Kaufmann S.H. // Proc. Natl. Acad. Sci. USA. 2011, V.108, №8, P.3406-3411
- Bryant H.E., Thomas H.D., Parker K.M., Flower D., Lopez E., Kyle S., Meuth M., Curtin N.J., Helleday T. // Nature 2005, V.434, №7035, P.913-917
- Farmer H., Lord C.J., Tutt A.N., Johnson D.A., Richardson T.B., Santarosa M., Dillon K.J., Hickson I., Knights C., Martin N.M. // Nature 2005, V.14, №434, P.917-921
- Donoho G., Brenneman M.A., Cui T.X., Donoviel D., Vogel H., Goodwin E.H., Chen D.J., Hasty P. // Genes, Chromosomes Cancer. 2003, V.36, №4, P.317-331
- McCabe N., Turner N.C., Lord C.J., Kluzek K., Bialkowska A., Swift S., Giavara S., O’Connor M.J., Tutt A.N. // Cancer Research 2006, V.66, №16, P.8109-8115
- Li M., Yu X. // Cancer Cell. 2013, V.23, №5, P.693-704
- Miwa M., Masutani M. // Cancer Sci. 2007, V.98, №10, P.1528-1535
- Paddock M.N., Higdon R., Kolker E., Takeda S., Scharenberg A.M. // DNA Repair. 2011, V.10, №3, P.338-343
- Fong P.C., Yap T.A., Tutt A., Wu P., Mergui-Roelvink M., Mortimer P., Swaisland H., Lau A., O’Connor M.J., Ashworth A. // N. Engl. J. Med. 2009, V.361, №2, P.123-134
- Hutchinson L. // Nat. Rev. Clin. Oncol. 2010, V.7, №10, P.549
- Chan S.L. // Lancet. 2010, V.376, №9737, P.211-213
- Bunting S.F., Callen E., Wong N., Chen H.T., Polato F., Gunn A., Bothmer A., Feldhahn N., Fernandez-Capetillo O., Cao L. // Cell. 2010, V.141, №2, P.243-254
- Mukhopadhyay A., Elattar A., Cerbinskaite A., Wilkinson S.J., Drew Y., Kyle S., Los G., Hostomsky Z., Edmondson R.J., Curtin N.J. // Clin. Cancer Res. 2006, V.16, №8, P.2344-2351
- Mendes-Pereira A.M., Brough R., McCarthy A., Taylor J.R., Kim J.S., Waldman T., Lord C.J., Ashworth A. // EMBO Mol. Med. 2009, V.1, №6, P.315-322
- Buisson R., Coulombe Y., Launay H., Cai H., Stasiak A.Z., Stasiak A., Xia B., Masson J.Y. // Nat. Struct. Mol. Biol. 2010, V.17, №10, P.1247-1254
- Williamson C.T., Turhan A.G., Zamò A., O’Connor M.J., Bebb D.G., Lees-Miller S.P. // Mol. Cancer Ther. 2010, V.9, №2, P.347-357
- Villano J.L., Seery T.E., Bressler L.R. // Cancer Chemother. Pharmacol. 2009, V.64, №4, P.647-655
- Boulton S., Pemberton L.C., Porteous J.K., Curtin N.J., Griffin R.J., Golding B.T., Durkacz B.W. // Br. J. Cancer. 1995, V.72, №4, P.849-856
- Delaney C.A., Wang L.Z., Kyle S., Srinivasan S., White A.W., Calvert A.H., Curtin N.J., Durkacz B.W., Hostomsky Z., Maegley K. // Clin. Cancer Res. 2000, V.6, №7, P.2860-2867
- Liu S.K., Coackley C., Krause M., Jalali F., Chan N., Bristow R.G. // Radiother. Oncol. 2008, V.88, №2, P.258-268
- Liu X., Shi Y., Guan R., Donawho C., Luo Y., Palma J., Zhu G.D., Johnson E.F., Rodriguez L.E., Ghoreishi-Haack N. // Mol. Cancer Res. 2008, V.6, №10, P.1621-1629
- Tentori L., Leonetti C., Scarsella M., d’Amati G., Portarena I., Zupi G., Bonmassar E., Graziaia G. // Blood. 2002, V.99, №6, P.2241-2244
- Tentori L., Leonetti C., Scarsella M., D’Amati G., Vergati M., Portarena I., Xu W., Kalish V., Zupi G., Zhang J., Graziani G. // Clin. Cancer Res. 2003, V.9, №14, P.5370-5379
- Palma J.P., Rodriguez L.E., Montgomery D., Ellis P.A., Bukofzer G., Niquette A., Liu X., Shi Y., Lasko L., Zhu G.D. // Clin. Cancer Res. 2009, V.15, №13, P.7277-7290
- Donawho C.K., Luo Y., Penning T.D., Bauch J.L., Bouska J.J., Bontcheva-Diaz V.D., Cox B.F., DeWeese T.L., Dillehay L.E., Ferguson D.C. // Clin. Cancer Res. 2007, V.13, №9, P.2728-2737
- Daniel R.A., Rozanska A.L., Mulligan E.A., Drew Y., Thomas H.D., Castelbuono D.J., Hostomsky Z., Plummer E.R., Tweddle D.A., Clifford S.C. // Br. J. Cancer. 2010, V.103, №10, P.1588-1596
- Miknyoczki S.J., Jones-Bolin S., Prichard S. // Mol. Cancer Ther. 2003, V.2, №4, P.371-382
- Calabrese C.R., Almassy R., Barton S., Batey M.A., Calvert A.H., Canan-Koch S., Durkacz B.W., Hostomsky Z., Kumpf R.A., Kyle S. // J. Natl. Cancer Inst. 2004, V.96, №1, P.56-67
- Kaufmann S.H., Charron M., Burke P.J., Karp J.E. // Cancer Research 1995, V.55, №6, P.1255-1260
- El-Khamisy S.F., Masutani M., Suzuki H., Caldecott K.W. // Nucleic Acids Research 2003, V.31, №19, P.5526-5533
- Plo I., Liao Z.Y., Barceló J.M., Kohlhagen G., Caldecott K.W., Weinfeld M., Pommier Y. // DNA Repair. 2003, V.2, №10, P.1087-1100
- Malanga M., Althaus F.R. // Biochem. Cell Biol. 2005, V.83, №3, P.354-364
- Mattern M.R., Mong S.M., Bartus H.F., Mirabelli C.K., Crooke S.T., Johnson R.K. // Cancer Research 1987, V.47, №7, P.1793-1798
- Tentori L., Leonetti C., Scarsella M., Muzi A., Mazzon E., Vergati M., Forini O., Lapidus R., Xu W., Dorio A.S. // FASEB J. 2006, V.20, №10, P.1709-1711
- Zander S.A., Kersbergen A., van der Burg E., de Water N., van Tellingen O., Gunnarsdottir S., Jaspers J.E., Pajic M., Nygren A.O., Jonkers J. // Cancer Research 2010, V.70, №4, P.1700-1710
- Ben-Hur E., Chen C.C., Elkind M.M. // Cancer Research 1985, V.45, №5, P.2123-2127
- Russo A.L., Kwon H.C., Burgan W.E., Carter D., Beam K., Weizheng X., Zhang J., Slusher B.S., Chakravarti A., Tofilon P.J., Camphausen K. // Clin. Cancer Res. 2009, V.15, №2, P.607-612
- Saleh-Gohari N., Bryant H.E., Schultz N., Parker K.M., Cassel T.N., Helleday T. // Mol. Cell. Biol. 2005, V.25, №16, P.7158-7169
- Barendsen G.W., van Bree C., Franken N.A.P. // Int. J. Oncol. 2001, V.19, №2, P.247-256
- Leopold W.R., Sebolt-Leopold J.S. // Chemical approaches to improved radiotherapy. Boston: Kluwer, 1992, P.179-196
- Albert J.M., Cao C., Kim K.W., Willey C.D., Geng L., Xiao D., Wang I.O., H. I.O., Sandler A., Johnson D.H., Colevas A.D. // Clin. Cancer Res. 2007, V.13, №10, P.3033-3042
- Barreto-Andrade J.C., Efimova E.V., Mauceri H.J., Beckett M.A., Sutton H.G., Darga T.E., Vokes E.E., Posner M.C., Kron S.J., Weichselbaum R.R. // Mol. Cancer Ther. 2011, V.10, №7, P.1185-1193
- Holl V., Coelho D., Weltin D., Hyun J.W., Dufour P., Bischoff P. // Anticancer Res. 2000, V.20, №5A, P.3233-3241
- Magan N., Isaacs R.J., Stowell K.M. // Anticancer Drugs. 2012, V.3, №6, P.627-637
- Mason K.A., Valdecanas D., Hunter N.R., Milas L. // Invest. New Drugs. 2008, V.26, №1, P.1-5
- Guggenheim E.R., Ondrus A.E., Movassaghi M., Lippard S.J. // Bioorg. Med. Chem. 2008, V.16, №23, P.10121-10128
- Ohsaki K., Sakakibara S., Do E., Yada K., Yamanishi K. // Virology Journal 2004, V.78, №18, P.9936-9946
- Wang H., Tang Q., Maul G.G., Yuan Y. // Virology Journal 2008, V.82, №6, P.2867-2882
- Nakajima H., Ohkuma K., Ishikawa M., Hasegawa T. // J. Pharmacol. Exp. Ther. 2005, V.312, №2, P.472-481
- Mandery K., Fromm M.F. // Br. J. Pharmacol. 2012, V.165, №2, P.345-362
- Kopetz S. // J. Clin. Oncol. 2008, V.26, P.a3577
- Mahany J.J. // J. Clin. Oncol. 2008, V.26, P.a3579
- Kotova E., Tulin A.V. // Meth. Mol. Biol. 2011, V.780, P.491-516
- Maluchenko N.V., Kotova E., Chupyrkina A.A., Nikitin D.V., Kirpichnikov M.P., Studitsky V.M. // Mol. Biol. (Mosc.). 2015, V.49, №1, P.1-15
- Kotova E., Tulin A.V. // Proc. Natl. Acad. Sci. USA. 2010, V.107, №14, P.6406-6411
- Dantzer F. // FEBS J. 2013, V.280, №15, P.3508-3518
- O’Donnell A., Yang S.H., Sharrocks A.D. // EMBO Rep. 2013, V.12, №12, P.1084-1091
- Thomas C. // Mol. Aspects Med. 2013, V.34, P.1124-1137
- Mouchiroud L., Auwerx J. // Crit. Rev. Biochem. Mol. Biol. 2013, V.48, №4, P.397-408
- Bürkle A. // Mol. Aspects Med. 2013, V.34, P.1046-1065
- Ma Y., He X., Nie H., Hong Y., Sheng C., Wang Q., Xia W., Ying W. // Curr. Drug Targets. 2012, V.13, №2, P.222-229
- Ying W. // Article ID: 691251 // Scientifica (Cairo). 2013
- Baxter P., Xu Y., Swanson R.A. // Transl. Stroke Res. 2014, V.5, №1, P.136-144
- Rosado M.M., Novelli F., Pioli C. // Immunology. 2013, V.139, №4, P.428-437
- Nishikimi M., Kameshita I., Taniguchi T., Shizuta Y. // J. Biol. Chem. 1982, V.257, №11, P.6102-6105
- Kameshita I., Taniguchi T., Shizuta Y. // J. Biol. Chem. 1984, V.259, №8, P.4770-4776