Молекулярные и клеточные механизмы, ассоциированные с микрососудистым воспалением в патогенезе сердечной недостаточности с сохраненной фракцией выброса

Обложка

Цитировать

Полный текст

Аннотация

Сердечная недостаточность с сохраненной фракцией выброса (СНcФВ) – тяжелое заболевание с неблагоприятным прогнозом, распространенность которого неуклонно возрастает и для которого до сих пор не найдено эффективных средств лечения. Все классы препаратов, улучшающие прогноз при сердечной недостаточности с низкой фракцией выброса, оказались неэффективными при СНсФВ, что, по всей видимости, объясняется разными механизмами развития этих двух основных форм сердечной недостаточности. Согласно современной концепции развития СНсФВ ключевую роль в патогенезе заболевания играет хроническое низкоинтенсивное воспаление, которое вызывает дисфункцию эндотелия коронарного микроциркуляторного русла с последующим развитием фиброза миокарда и прогрессированием диастолической дисфункции. На сегодняшний день «воспалительная» концепция развития СНсФВ подтверждена целым рядом доказательств. Считается, что борьба с воспалением может стать новой лечебной стратегией при СНсФВ. В обзоре рассмотрены механизмы развития микрососудистого воспаления в гипертрофированном миокарде; представлены экспериментальные и клинические доказательства эффективности противовоспалительных и иммуномодулирующих вмешательств при СНсФВ.

Полный текст

ВВЕДЕНИЕ

БП – болезнь Паркинсона;

ВГД – внутриглазное давление;

ГВК – гомованилиновая кислота;

ДА – дофамин;

ДОФА – диоксифенилаланин;

ДОФУК – диоксифенилуксусная кислота;

МФТП – 1-метил-4-фенил-1,2,3,6-тетрагидропиридин

Примерно половина больных с сердечной недостаточностью имеют нормальную фракцию выброса. Распространенность сердечной недостаточности с сохраненной фракцией выброса (СНсФВ) по отношению к другой форме сердечной недостаточности – с низкой фракцией выброса (СНнФВ) – ежегодно увеличивается на 1% [1]. Согласно обсервационным исследованиям 5-летняя выживаемость при СНсФВ составляет 50%, при этом каждый второй больной повторно попадает в больницу в течение ближайшего полугода после предыдущей госпитализации [1].

Несмотря на большую значимость СНсФВ, эффективные средства лечения этого заболевания на сегодняшний день отсутствуют. Все классы препаратов, улучшающие прогноз при СНнФВ (блокаторы ренин-ангиотензиновой системы, бета-адреноблокаторы, ингибиторы неприлизина), оказались неэффективными при СНсФВ, что, по всей видимости, объясняется различием в механизмах развития этих двух форм сердечной недостаточности. В основе СНнФВ лежит гибель кардиомиоцитов; при СНсФВ основными патофизиологическими изменениями являются замедление расслабления и снижение податливости левого желудочка, где ключевую роль играет микрососудистое воспаление миокарда. На сегодняшний день данная «воспалительная» концепция поддерживается большинством экспертов [2] и подтверждена целым рядом клинических доказательств [3].

Большинство больных с СНсФВ имеют множество сопутствующих заболеваний, таких, как ожирение, артериальная гипертония, сахарный диабет типа 2, хроническая болезнь почек, хроническая обструктивная болезнь легких, анемия [4]. Считается, что все эти заболевания наряду с пожилым возрастом индуцируют и поддерживают в организме хронический воспалительный статус, в результате чего запускается системная дисфункция эндотелия, в том числе в коронарном микроциркуляторном русле, что и приводит к диастолической дисфункции обоих желудочков. Воспаление миокарда представляет собой хорошо изученную последовательность дискретных иммунологических событий (рис. 1) [5, 6]. Все начинается с активации эндотелиальных клеток под действием провоспалительных цитокинов. Активированные эндотелиальные клетки экспрессируют на своей поверхности молекулы адгезии, вступающие во взаимодействие с соответствующими рецепторами циркулирующих моноцитов, из-за чего движение моноцитов в коронарных капиллярах замедляется вплоть до полной остановки. В коронарном микроциркуляторном русле больных с СНсФВ обнаруживается высокая экспрессия молекул адгезии (молекул межклеточной адгезии и E-селектина), что однозначно указывает на активацию эндотелиальных клеток [7].

«Прилипание» моноцитов к эндотелиальным клеткам является необходимым условием для ключевого шага во всей цепочке воспалительного процесса – миграции моноцитов из кровотока в субэндотелиальное пространство миокарда (рис. 1). Эта миграция происходит по градиенту концентрации хемоаттрактантов, прежде всего хемокина С-С (или моноцитарного хемотаксического белка-1, CCL2/MCP-1), высвобождаемых из «стрессового» миокарда. Проникнув в ткань, моноциты быстро превращаются в макрофаги, которые начинают вырабатывать основной цитокин фиброза – трансформирующий фактор роста β (TGF-β) [7]. Под влиянием TGF-β фибробласты превращаются в миофибробласты и начинают усиленно вырабатывать коллаген, что закрепляет фиброз и приводит к прогрессии диастолической дисфункции левого желудочка. Согласно данным биопсии в миокарде больных при СНсФВ наблюдается значительное скопление активированных макрофагов, в большом количестве вырабатывающих TGF-β, что ассоциировано с активацией фибробластов и избыточным отложением коллагена [8, 9].

 

ВОСПАЛЕНИЕ И ФИБРОЗ МИОКАРДА УПРАВЛЯЮТСЯ МАКРОФАГАМИ

В экспериментальных моделях с перегрузкой давлением в гипертрофированном миокарде помимо фиброза всегда обнаруживаются и признаки воспаления, при этом области фиброза и воспаления обычно совпадают и чем более выражено воспаление, тем более выражен и фиброз [6]. Воспаление всегда случается раньше фиброза, и если удается подавить воспаление, то это позволяет предотвратить и фиброз [6]. Как и любое другое воспаление, воспаление в гипертрофированном миокарде опосредуется реакциями врожденного и приобретенного иммунитета [10, 11], где ключевым событием является миграция моноцитов из кровотока в субэндотелиальное пространство миокарда с их последующим превращением в макрофаги. На основании экспрессии белков CD14 и CD16 моноциты человека разделяют на несколько основных подтипов: классические (CD14++/CD16), промежуточные (CD14++/CD16+) и неклассические (CD14+/CD16++). Именно классические моноциты запускают воспаление при перегрузке давлением. Эти моноциты образуются в костном мозге из гемопоэтических предшественников и стволовых клеток (также небольшой их пул содержится в селезенке). Мобилизация моноцитов происходит под действием таких цитокинов, как хемокин ССL2/MCP-1 и гранулоцитарно-макрофагальный колониестимулирующий фактор, выделяемых активированными эндотелиоцитами и резидентными макрофагами [12, 13]. В крови больных с СНсФВ обнаружено значительное (в 2–4 раза) повышение содержания классических моноцитов, что подтверждает наличие у них системного провоспалительного статуса [8, 14].

В миокарде моноцитов почти нет, но в нем всегда присутствует определенное количество резидентных макрофагов. Макрофаги играют ключевую роль в регуляции образования и распада белков матрикса и при многих заболеваниях, в том числе и при СНсФВ, запускают фиброз [15]. В условиях стресса (например, при ишемии или перегрузке давлением) популяция макрофагов в миокарде существенно возрастает как за счет пролиферации резидентных макрофагов, так и миграции из кровотока классических моноцитов с последующим их превращением в макрофаги (рис. 1) [16, 17].

 

Рис. 1. Роль ССR2+-макрофагов в поддержании хронического микрососудистого воспаления в гипертрофированном миокарде. Под действием ангиотензина II (А II), высвобождаемого из «стрессового» миокарда (1), и хемокина ССL2, высвобождаемого активированными эндотелиальными клетками коронарного микроциркуляторного русла (2), классические моноциты покидают костный мозг и селезенку и привлекаются к миокарду. Под действием ССL2, вступающего во взаимодействие с рецепторами CCR2 на поверхности моноцитов, последние проникают в миокард (3), где превращаются в CCR2+-макрофаги (4), которые затем активируются и превращаются в М1- (5) и М2-макрофаги (6). М1-макрофаги через выработку провоспалительных цитокинов (TNF и ИЛ-1β) поддерживают воспаление и оказывают повреждающее воздействие на миокард (7), а через выработку CCL2 способствуют еще большей инфильтрации миокарда клетками воспаления (8). М2-макрофаги, наоборот, участвуют в восстановлении целостности поврежденных тканей посредством выработки цитокинов фиброза (прежде всего TGF-β) (9). Под влиянием TGF-β фибробласты превращаются в миофибробласты (10) и начинают усиленно вырабатывать коллаген (11), что закрепляет фиброз и приводит к прогрессии диастолической дисфункции левого желудочка. При хроническом микрососудистом воспалении популяция CCR2+-макрофагов поддерживается как за счет миграции все новых моноцитов (4), так и за счет пролиферации in situ уже проникших в миокард клеток (12). Под действием микроокружения макрофаги могут изменять свой функциональный статус, переходя от одного фенотипа к другому (13). Для хронического микрососудистого воспаления миокарда характерно одновременное присутствие трех основных стадий, которые при остром воспалении обычно следуют друг за другом: стадии инфильтрации, повреждения и репарации (фиброза). При этом наиболее характерным признаком хронического воспаления является стойкая активация макрофагов

 

Резидентные макрофаги и макрофаги моноцитарного происхождения различаются по локализации в миокарде и выполняемым функциям. Макрофаги моноцитарного происхождения экспрессируют на своей поверхности рецепторы CCR2 к хемокину ССL2 (CCR2+-макрофаги); благодаря этому хемокину классические моноциты (предшественники CCR2+-макрофагов) покидают костный мозг и селезенку и привлекаются к очагу воспаления [18]. CCR2+-макрофаги преимущественно активируются по классическому пути в присутствии интерферона (ИФ)-γ, вырабатываемого T-хелперами типа 1, и микробных компонентов [19]. CCR2+-макрофаги играют решающую роль в инициации воспаления, вырабатывая провоспалительные цитокины и выступая в качестве антигенпрезентирующих клеток для Т-лимфоцитов, поэтому их часто называют провоспалительными макрофагами (или M1-макрофагами). CCR2+-макрофаги являются основным клеточным компонентом инфильтрации миокарда при его хроническом микрососудистом воспалении (например, при СНсФВ), при котором популяция CCR2+-макрофагов поддерживается как за счет миграции все новых моноцитов, так и за счет пролиферации in situ уже проникших в миокард клеток [12, 16]. CCR2+-макрофаги содержат инфламмасомы NLPR3, необходимые для процессинга и доставки в «стрессовый» миокард интерлейкина (ИЛ)-1β – важнейшего цитокина воспаления [16]. У мышей с дефицитом рецепторов CCR2 инфузия ангиотензина II в отличие от особей дикого типа не сопровождалась активацией инфламмасом и образованием интерлейкина-1β [20].

Поскольку резидентным макрофагам нет необходимости проникать в миокард, на их поверхности отсутствуют рецепторы CCR2 (CCR2-макрофаги). Эти макрофаги восполняются исключительно за счет собственной пролиферации и происходят из зародышевого желточного мешка [16]. Резидентные макрофаги отвечают за поддержание тканевого гомеостаза и вырабатывают цитокины и факторы роста, способствующие ангиогенезу, активации фибробластов, синтезу коллагена и разрешению воспаления [21]. Подобными свойствами обладают и так называемые М2-макрофаги, которые дифференцируются из моноцитов с помощью интерлейкинов-4 и -13, вырабатываемых T-хелперами типа 2, превращаясь в репаративные макрофаги [19]. М1-макрофаги встречаются преимущественно в очагах фиброза, в то время как М2-макрофаги и резидентные макрофаги обычно обнаруживаются в жизнеспособном миокарде вблизи микрососудистого русла [12]. Считается, что основной фенотип макрофагов определяется по факту их происхождения, однако возможно и их функциональное перевоплощение под влиянием микроокружения, из-за чего деление макрофагов на провоспалительные и репаративные весьма условно и не отражает в полной мере их пластичности и гетерогенности свойств [21]. Макрофаги чутко реагируют на изменение микроокружения и способны быстро менять свой функциональный статус, переходя от провоспалительного фенотипа к репаративному [22]. Более того, с использованием современных аналитических эпигенетических и генных технологий выявлен целый спектр промежуточных субпопуляций макрофагов с различной, зачастую смешанной, функциональной активностью [23].

В 2011 году D. Westermann и соавт. с помощью биопсии миокарда впервые доказали, что именно макрофаги инициируют фиброз миокарда у больных с СНсФВ [9]. Макрофаги «запускают» фиброз посредством нескольких механизмов, таких, как: 1) фагоцитоз умерших клеток; 2) выработка различных цитокинов, хемокинов и факторов роста (прежде всего, TGF-β); 3) выработка ингибиторов тканевых металлопротеиназ, уменьшающих скорость распада коллагена [19]. Кроме того, в «стрессовом» миокарде макрофаги синтезируют ренин и ангиотензинпревращающий фермент и участвуют тем самым в локальном (паракринном) образовании ангиотензина II – мощного активатора фибробластов [24]. Помимо стимуляции фибробластов ангиотензин II мобилизует моноциты из костного мозга и селезенки [25].

Активированные макрофаги вырабатывают не только TGF-β, но и другие стимуляторы пролиферации фибробластов – галектин-3 и остеопонтин. Галектин-3 относится к семейству растворимых бета-галактозидсвязывающих лектинов, он способен прямо активировать миофибробласты [26], а также через стимуляцию фагоцитарной активности макрофагов и последующей выработки TGF-β [27]. Как показали F. Edelmann и соавт., у больных с СНсФВ даже незначительное увеличение уровня галектина-3 плазмы (в среднем с 12.1 до 13.8 нг/мл) в течение 1 года сопровождалось существенным усилением фиброза миокарда и ухудшением прогноза заболевания [28]. В другом исследовании у больных, госпитализированных по поводу обострения сердечной недостаточности, содержание в крови остеопонтина – цитокина, активирующего фибробласты, на момент выписки предсказывало общую смертность и риск повторной госпитализации лишь у лиц с сохраненной, но не со сниженной фракцией выброса [29].

Воспаление в миокарде как при его ишемическом повреждении, так и при перегрузке давлением опосредуется одними и теми же клетками – макрофагами моноцитарного происхождения [30]. При инфаркте миокарда интенсивность воспаления на порядок выше, чем при перегрузке давлением, что связано с различием в стимулах воспаления. При инфаркте задействован один из самых мощных стимулов в виде умерших клеток, что приводит к быстрому и значительному скоплению клеток воспаления в области некроза, необходимых для резорбции погибшего миокарда [31]. При перегрузке давлением кардиомиоциты, если и гибнут, то в минимальной степени, и истинные причины запуска хронического воспаления до сих пор не ясны. В качестве возможных кандидатов указывают на цитокины, связанные с сопутствующими заболеваниями (ожирением, сахарным диабетом, хронической болезнью почек и др.), реактивные формы кислорода и ангиотензин II. Гипертрофированный миокард в больших количествах выделяет ангиотензин II, который провоцирует воспаление через образование свободных радикалов кислорода и стимуляцию внутриклеточных сигнальных путей, вызывающих активацию фактора транскрипции NFκB [32, 33]. Помимо этого, ангиотензин II через АТ1-рецепторы запускает миграцию дендритных клеток и пролиферацию макрофагов и CD4+ T-лимфоцитов [34]. При перегрузке давлением клетки миокарда продуцируют матриксные металлопротеиназы (по крайней мере, на начальных стадиях), что приводит к расщеплению волокон коллагена с образованием так называемых DAMP (молекулярных фрагментов, ассоциированных с повреждением). Последние, связываясь с Toll-подобными рецепторами макрофагов, вызывают активацию NFκB-ассоциированных внутриклеточных процессов и запускают полномасштабный воспалительный ответ [35]. Нельзя полностью сбрасывать со счетов и гибель кардиомиоцитов, пусть и не такую массивную, как при инфаркте миокарда, но, по-видимому, вполне достаточную для того, чтобы инициировать в гипертрофированном миокарде воспаление [15]. Поскольку все эти факторы – провоспалительные цитокины, ангиотензин II и активные формы кислорода – воздействуют на постоянной основе, воспаление миокарда при перегрузке давлением носит хронический характер с одновременным присутствием всех тех стадий, которые при остром воспалении (например, при инфаркте миокарда) обычно следуют друг за другом: стадии инфильтрации, повреждения и репарации (фиброза; рис. 1). И одним из наиболее характерных признаков хронического воспаления является стойкая активация макрофагов.

До сих пор не ясно, какие именно факторы микро­окружения способствуют функциональной перестройке макрофагов. Подобная трансформация в любом случае должна предусматривать многочисленные и многоуровневые межклеточные взаимодействия. Ключевым фактором перехода макрофагов от воспалительного фенотипа к репаративному при инфаркте миокарда считается поглощение макрофагами умерших кардиомиоцитов, и по мере «загрузки» клеточным детритом макрофаги перестают выделять провоспалительные цитокины (ИЛ-1β и фактор некроза опухолей, TNF) и начинают вырабатывать профибротические цитокины (ИЛ-10 и TGF-β) [36]. В свою очередь, репаративные макрофаги, простимулировав выработку коллагена и тем самым поучаствовав в формировании постинфарктного рубца, затем полностью «выводятся из игры» через апоптоз. В гипертрофированном же миокарде макрофаги не могут «выключиться» и постоянно находятся в активированном состоянии, из-за чего фиброз перерождается из компенсаторной реакции в сугубо патологический и плохо контролируемый процесс. Культивирование in vitro моноцитов здоровых людей в среде, содержащей сыворотку, взятую от больных с СНсФВ, приводило к превращению этих моноцитов в макрофаги, вырабатывающие в больших количествах профибротический цитокин интерлейкин-10 [14].

Стоит отметить, что одни и те же цитокины могут быть полезны при СНнФВ, но небезопасны при СНсФВ, что следует учитывать при разработке терапевтических мер по сдерживанию дисфункции миокарда. Например, при инфаркте миокарда ИЛ-10, кратковременно вырабатываемый макрофагами, принимает активное участие в разрешении воспаления и восстановлении поврежденных тканей, что самым благотворным образом сказывается на постинфарктном заживлении миокарда [37]. Однако при перегрузке давлением устойчивая экспрессия ИЛ-10, наоборот, потенцирует дисфункцию левого желудочка через стимуляцию фиброза [8]. Экспрессия гена ИЛ-10 в миокарде крыс спустя 16 недель после инфаркта миокарда была значительно ниже по сравнению с контрольной группой [38]. Напротив, у мышей с СНсФВ, развившейся в ходе естественного старения, экспрессия ИЛ-10 была в 9 раз выше, чем у более молодых особей [8]. Подобную двойственность эффектов ИЛ-10 наблюдали и в другом эксперименте, в котором кратковременная экспрессия ИЛ-10 в легких под действием доксициклина (антибиотика тетрациклиновой группы) ослабляла острое воспаление у мышей, вызванное бактериальным липополисахаридом [39]. Однако длительная (в течение 1 месяца) сверхэкспрессия этого цитокина, наоборот, провоцировала развитие фиброза легких [40]. Таким образом, переход макрофагов от провоспалительного к репаративному фенотипу при инфаркте миокарда оказывает защитное действие, однако при перегрузке давлением длительная активация репаративных макрофагов в конечном счете способствует избыточному отложению коллагена, повышению жесткости левого желудочка и прогрессии диастолической дисфункции.

 

РОЛЬ ПРИОБРЕТЕННОГО ИММУНИТЕТА В СТРУКТУРНОЙ ПЕРЕСТРОЙКЕ ГИПЕРТРОФИРОВАННОГО ЛЕВОГО ЖЕЛУДОЧКА

Приобретенный иммунитет играет важную роль в развитии острого воспаления в миокарде, а также при постинфарктном ремоделировании [41, 42]. Гораздо меньше известно об участии клеток приобретенного иммунитета в структурной перестройке левого желудочка при перегрузке давлением. Выше уже было сказано, что микрососудистое воспаление в гипертрофированном миокарде носит хронический характер. В очагах хронического воспаления всегда можно обнаружить Т- и В-лимфоциты, которые, наряду с макрофагами и активно с ними взаимодействуя, участвуют в поддержании этого воспаления  (рис. 2). Миграция лейкоцитов в очаг воспаления происходит под действием хемокинов и цитокинов, выделяемых активированными макрофагами (главным образом TNF и ИЛ-1). Макрофаги выступают в качестве антигенпрезентирующих клеток для Т-лимфоцитов, экспрессируют на своей поверхности так называемые костимуляторные молекулы и вырабатывают цитокины (ИЛ-12 и др.), которые активируют Т-лимфоциты. В свою очередь, активированные Т-лимфоциты продуцируют цитокины (ИФ-γ, ИЛ-4, ИЛ-5 и ИЛ-13), способствующие активации макрофагов – замыкается порочный круг  (рис. 2).

 

Рис. 2. Взаимодействие между макрофагами и CD4+ Т-лимфоцитами при хроническом микрососудистом воспалении в гипертрофированном миокарде. Активированные макрофаги (М1-макрофаги) с помощью цитокина TNF стимулируют мобилизацию и инфильтрацию CD4+ T-лимфоцитов, а с помощью презентации антигена их активируют. Кроме того, М1-макрофаги через ИЛ-12 стимулируют выработку Т-клетками ИФ-γ, который способствует еще большей активации макрофагов и выделению ими ключевого хемокина воспаления CCL2, что, в свою очередь, привлекает в миокард дополнительное число моноцитов. Активированные CD4+ T-клетки через выработку TNF, ИЛ-17 и хемокинов могут напрямую стимулировать миграцию макрофагов. Таким образом, замыкается порочный круг, когда активация одних клеток приводит к активации других и наоборот. Конечным результатом является прогрессирующая инфильтрация миокарда воспалительными клетками и «закрепление» (хронизация) процесса воспаления. Активированные Т-клетки и макрофаги участвуют как в поддержании воспаления, так и в стимуляции фиброза миокарда

 

Т-лимфоциты могут выступать в качестве «передаточного звена» между микрососудистым воспалением и фиброзом миокарда. T. Nevers и соавт. предположили, что миграция T-клеток в миокард является важным шагом в патогенезе гипертонического ремоделирования сердца [43]. Констрикция восходящей аорты у мышей с дефицитом α-цепи Т-клеточного рецептора (линия TCRα-/-) не сопровождалась инфильтрацией миокарда CD4+ T-лимфоцитами, эти особи имели нормальные размеры и сократимость левого желудочка, а также низкую экспрессию молекул межклеточной адгезии и мозгового натрий­уретического гормона в миокарде и существенно меньший его фиброз по сравнению с особями дикого типа. Более того, когда у мышей дикого типа сразу после констрикции аорты был спровоцирован дефицит T-клеток (посредством введения антител к молекулам CD3), то спустя 4 недели после операции у них отмечалось значительное уменьшение тяжести систолической дисфункции левого желудочка и фиброза миокарда.

В другом эксперименте с констрикцией аорты развитие гипертрофии левого желудочка у мышей было ассоциировано с внутрисердечной активацией CD4+ T-лимфоцитов, в то время как у особей с дефицитом этих клеток гипертрофия и фиброз миокарда были выражены в гораздо меньшей степени [44]. Генетически обусловленный дефицит Т- и В-лимфоцитов (мыши линии RAG2KO) сопровождался существенно меньшей систолической дисфункцией левого желудочка, снижением экспрессии мозгового натрийуретического гормона в миокарде и уменьшением фиброза (наряду с уменьшением инфильтрации миокарда макрофагами). Однако все эти положительные изменения полностью исчезали после восполнения содержания Т-лимфоцитов [44]. И если дефицит CD4+ T-лимфоцитов (линия MHCII KO) препятствовал развитию дисфункции левого желудочка, то особи с дефицитом CD8+ Т-лимфоцитов (линия CD8KO) не отличались от особей дикого типа по тяжести дисфункции левого желудочка. Подобное благоприятное течение гипертрофии отмечено и у мышей линии OTII (Т-лимфоциты этих мышей утратили способность к активации антигенпрезентирующими клетками), что подтверждает ключевую роль CD4+ T-лимфоцитов и антигенпрезентирующих клеток в развитии фиброза миокарда. Негативное влияние CD4+ T-лимфоцитов на ремоделирование сердца по сравнению с CD8+ T-лимфоцитами показано и Tae Yu и соавт. [45], что особенно важно с учетом прямого цитотоксического эффекта CD8+ Т-клеток.

Вклад активации CD4+ T-лимфоцитов антигенпрезентирующими клетками в развитие дисфункции миокарда подтвержден в исследовании M. Kallikourdis и соавт. [46], где в модели с констрикцией аорты с помощью иммунодепрессанта абатацепта (селективного модулятора костимулирующего сигнала, необходимого для полной активации Т-лимфоцитов) была предотвращена стимуляция Т-клеток дендритными клетками, В-клетками и макрофагами. Это позволило сохранить нормальную систолическую функцию левого желудочка при назначении препарата в разные сроки эксперимента: в момент перевязки аорты и спустя неделю после операции. Положительное влияние препарата на систолическую функцию сопровождалось снижением экспрессии мозгового натрийуретического гормона и уменьшением тяжести фиброза миокарда, а также снижением содержания Т-клеток в миокарде и экспрессии активированными антигенпрезентирующими клетками молекул, участвующих в костимуляции Т-клеток (например, фактора воспаления аллографта-1).

Регуляторные T-клетки, в отличие от Т-хелпер­ных, защищают сердце и уменьшают выраженность ремоделирования левого желудочка [47, 48]. Регуляторные Т-клетки обладают иммуносупрессорным действием и обеспечивают поддержание иммунного гомеостаза. Показано, что нехватка регуляторных T-клеток приводит к развитию аутоиммунных заболеваний, в то время как восстановление или увеличение содержания этих клеток положительно влияет на течение иммунных заболеваний [49]. Регуляторные Т-клетки не только обладают способностью «выводить из игры» остальные Т-лимфоциты, но и подавляют активность макрофагов [50, 51], что позволяет рассматривать их в качестве клеток, потенциально способных завершать хроническое вялотекущее воспаление гипертрофированного миокарда и тем самым прекращать дальнейшее накопление коллагена. В эксперименте с инфузией ангиотензина II мышам H. Kvakan и соавт. показали, что увеличение популяции регуляторных Т-клеток в организме путем их экзогенного введения уменьшает инфильтрацию миокарда макрофагами и позволяет предотвратить развитие фиброза [52].

Поскольку хроническое воспаление представляет собой затянувшуюся иммунную реакцию организма на персистирующие стимулы, заметную роль в гипертоническом ремоделировании сердца могут играть В-лимфоциты. Активированные В-лимфоциты обычно представлены в очагах хронического воспаления; однако значимость вырабатываемых ими антител не установлена; скорее всего, это аутоантитела к измененным компонентам поврежденной ткани. A. Cordero-Reyes и соавт. в эксперименте с инфузией ангиотензина II и антагониста эндотелиальной синтазы оксида азота сравнивали мышей с дефицитом лимфоцитов: с дефицитом Т- и В-лимфоцитов (т.е. с тотальным иммунодефицитом), с изолированным дефицитом или B-, или T-лимфоцитов [53]. В группе мышей дикого типа (т.е. с нормальным содержанием лимфоцитов обоих типов) и в группе изолированного дефицита Т-клеток ремоделирование и фиброз левого желудочка были выражены в гораздо большей степени, чем в группе изолированного отсутствия В-клеток и группе тотального иммунодефицита. У особей с дефицитом B-клеток экспрессия провоспалительных цитокинов (ИЛ-1β, ИЛ-6 и TNF) была значительно ниже, чем у особей с нормальным содержанием B-клеток. Восстановление же содержания B-клеток у особей с тотальным дефицитом лимфоцитов не только усиливало экспрессию мозгового натрийуретического гормона, ИЛ-1β, ИЛ-6 и TNF, но и приводило к нарастанию гипертрофии и фиброза левого желудочка. Экспрессия профибротического цитокина ИЛ-10 была снижена у всех животных с повреждением миокарда, однако максимальные значения этого показателя, близкие к показателям в интактном миокарде, отмечены в группе с дефицитом В-клеток. Положительное окрашивание миокарда на иммуноглобулин G3 (маркер аутоиммунного поражения миокарда) выявлено во всех группах с нормальным содержанием В-клеток (т.е. в группах дикого типа, с дефицитом Т-клеток, с тотальным дефицитом с последующим восстановлением содержания B-клеток). В этом же исследовании в опыте in vitro активированные B-лимфоциты стимулировали выработку коллагена миофибробластами.

Не так давно выявлена связь между В-клетками и мобилизацией моноцитов. Эта связь, по-видимому, опосредуется выработкой В-клетками хемокина CCL7, способствующего высвобождению моноцитов из костного мозга и их миграции в область воспаления [54]. Благодаря своей антигенпрезентирующей способности В-клетки могут модулировать ответ со стороны Т-клеток. Это позволяет рассчитывать на подавление активности Т-клеток и пред­отвращение миграции моноцитов в миокард путем модификации поведения В-клеток. Значимость подобной презентации антигена В-клетками показана в нескольких исследованиях [43, 44]. С другой стороны, T. Guzik и соавт. выявили большее значение Т-клеток в развитии дисфункции левого желудочка, связанной с перегрузкой давлением [55]. Показано, что степень повреждения миокарда у мышей с дефицитом лимфоцитов обоих типов (линия RAG-1-/-) в ответ на инфузию ангиотензина II была существенно меньше, чем у контрольных особей. Однако заместительное восполнение содержания T-клеток (но не B-клеток!) приводило к восстановлению «полномасштабного» повреждения миокарда. Участие лимфоцитов в формировании и прогрессировании диастолической дисфункции и СНсФВ у людей активно изучается. Участие В-лимфоцитов в патогенезе сердечной недостаточности показано в биопсийном исследовании K. Youker и соавт., в котором в миокарде большинства больных с выраженной сердечной недостаточностью различной этиологии обнаружены аутоантитела к различным компонентам сердца [56].

 

ПРОТИВОВОСПАЛИТЕЛЬНАЯ СТРАТЕГИЯ ПРИ СНсФВ

В целом идею иммуномодуляции при сердечной недостаточности активно проверяли на протяжении последних 20 лет в многочисленных клинических испытаниях: COPE-ADHF с кортикостероидами, METIS с метотрексатом, IMAC с иммуноглобулином, RENEWAL и ATTACH с ингибиторами TNF. К сожалению, результаты этих клинических исследований, выполненных преимущественно на больных с СНнФВ, оказались неубедительными или, по меньшей мере, противоречивыми [57]. Так, экспериментальные доказательства высокой эффективности ингибиторов TNF [58, 59] не были подтверждены в клинических испытаниях, где конкурентный ингибитор рецепторов к TNF этанерцепт и препарат моноклональных антител к TNF инфликсимаб оказались неэффективными при СНнФВ и даже в ряде случаев повышали риск смерти больных [60, 61]. Неудачу этих испытаний связывали с избыточным антагонизмом TNF и подавлением его защитного действия в виде предотвращения апоптоза кардиомиоцитов в условиях стресса. Считается, что влияние на иммунную систему препаратами широкого спектра действия при сердечной недостаточности нежелательно и требуются более точечные воздействия. Так, в недавно завершившемся испытании CANTOS целенаправленное подавление активности одной из изоформ интерлейкина-1 (изоформы β) с помощью моноклонального антитела канакинумаб у постинфарктных больных сопровождалось значительным улучшением прогноза [62]. Но в качестве основной причины неудачи всех перечисленных исследований обычно упоминают тот факт, что при СНнФВ воспаление в миокарде обнаруживается лишь на продвинутых стадиях заболевания и формируется по типу реактивных изменений организма в ответ на тяжелую систолическую дисфункцию левого желудочка; на более ранних стадиях ремоделирование «управляется» через смерть кардиомиоцитов [63]. При СНсФВ в основе ремоделирования (прогрессии фиброза и диастолической дисфункции) с самого начала лежит хроническое микрососудистое воспаление миокарда. А поскольку любое воспаление опосредуется иммунными клетками, сейчас во всем мире активно изучается возможность подавления и модуляции иммунного ответа именно при СНсФВ.

Одно из самых ранних воспалительных событий в гипертрофированном миокарде – увеличение выработки хемокина ССL2/MCP-1 эндотелиальными клетками и резидентными макрофагами. По сути, именно с этой реакции и начинается вся воспалительная цепочка, и поскольку согласно известному медико-биологическому закону наиболее эффективными оказываются те вмешательства, которые воздействуют на самые ранние звенья патологического процесса (в данном случае, воспалительного), блокирование ССL2/MCP-1 представляется крайне привлекательной терапевтической мишенью. В нескольких экспериментальных моделях с перегрузкой давлением подавление активности этого белка путем генных манипуляций [64] или иммунологически (посредством введения блокирующих антител) [65] предотвращало развитие фиброза миокарда и улучшало диастолическую функцию левого желудочка.

Блокирование основной «оси» воспаления – хемотаксического пути CCL2–CCR2 – не только препятствует миграции в миокард CCR2+-моноцитов, но может изменять функциональную активность фибробластов. Так, у мышей с дефицитом рецепторов CCR2 или хемоаттрактанта ССL2/MCP-1 инфузия ангиотензина II приводила не только к существенно меньшей инфильтрации миокарда макрофагами, но и к снижению экспрессии гладкомышечного α-актина (маркер активации миофибробластов), а также к меньшей тяжести фиброза и диастолической дисфункции левого желудочка по сравнению с особями дикого типа [64, 66, 67]. Интересно, что в этих экспериментах подавление воспаления не влияло на гипертрофию миокарда, что указывает на принципиальное различие в ростовых стимулах кардиомиоцитарного и интерстициального компартментов: гемодинамическая нагрузка в первом случае и воспаление во втором.

Изменение фенотипической активности макрофагов может в скором времени стать важным способом уменьшения дисфункции миокарда неинфекционной природы. Сейчас активно изучается принципиально новый способ воздействия на макрофаги – с помощью внутрикоронарного введения клеток кардио­сферы, представляющей собой гетерогенную взвесь стволовых клеток, извлеченных из миокарда в ходе биопсии и специально обработанных. Эти клетки способны превращаться в клетки разных линий, обладающие противовоспалительной и антифибротической активностью [68]. Защитное действие клеток кардио­сферы реализуется через макрофаги, что доказывается экспериментом de Couto и соавт., где истощение содержания макрофагов с помощью клодроната у крыс ослабляло способность клеток кардиосферы уменьшать зону инфаркта миокарда [69]. Введение клеток кардиосферы соль-чувствительным крысам Дахла после их нахождения на диете с избыточным содержанием соли уменьшало выраженность системного воспаления и инфильтрацию миокарда макро­фагами, что сопровождалось уменьшением выраженности фиброза миокарда, снижением давления наполнения левого желудочка, уменьшением застоя в легких и улучшением выживаемости в целом [70]. В этом исследовании введение клеток кардиосферы не влияло на гипертрофию левого желудочка и артериальное давление, что лишний раз доказывает главенствующую роль воспаления и фиброза в развитии СНсФВ. Считается, что клетки кардиосферы вырабатывают экзосомы (микровезикулы), содержащие «полезные» микроРНК, которые нужным образом изменяют транскриптом клеток-реципиентов [71, 72]. В США продолжается клиническое испытание фазы II по внутрикоронарному введению аллогенных клеток кардиосферы больным с СНсФВ (clinicaltrials.gov: NCT02941705).

С учетом исключительной фенотипической пластичности макрофагов в будущем наиболее востребованными окажутся средства «точечного» воздействия на макрофаги, подавляющие их воспалительные и профибротические свойства, но не влияющие на их способность поддерживать гомеостаз миокарда и защищать от инфекции. В этой связи активно тестируются альтернативные стратегии, например, использование наночастиц, доставляющих непосредственно в поврежденный миокард «терапевтический груз», нацеленный на подавление миграции моноцитов [73, 74]. В качестве подобного «терапевтического груза» могут выступать малые интерферирующие РНК, которые с помощью наноносителей можно сравнительно легко доставить к фагоцитам иммунной системы (прежде всего к макрофагам), внутри которых они достигают «узлов принятия решения» по поляризации макрофагов и изменяют транскрипцию «нужных» генов, что позволяет избежать нежелательных побочных реакций, характерных для иммуносупрессии широкого спектра действия [75].

В свое время было замечено, что лечение больных ревматоидным артритом с помощью анакинры – блокатора рецепторов к интерлейкину-1, приводит к улучшению работы сердца, что послужило поводом для тестирования этого препарата у больных с СНсФВ. В 2014 году в США проведено поисковое исследование D-HART по оценке эффективности анакинры у больных с СНсФВ и провоспалительным статусом (с уровнем С-реактивного белка > 2 г мг/дл). В этом испытании введение анакинры 12 больным в течение 2 недель сопровождалось ослаблением проявлений системного воспаления (снижением содержания С-реактивного белка на 74% от исходной величины) и статистически значимым увеличением пикового потребления кислорода (на 1.2 мл/кг/мин) [76]. И хотя в следующем испытании D-HART-2 с участием 31 больного более длительное введение анакинры (12 недель) не привело к увеличению пикового потребления кислорода, тем не менее, оно ассоциировалось со снижением уровня мозгового натрийуретического гормона в крови [77]. На сегодняшний день не ясно, насколько канакинумаб, блокирующий эффекты изоформы β интерлейкина-1 и доказавший высокую эффективность у постинфарктных больных [62], способен улучшать диастолическую функцию у больных с СНсФВ.

Но в любом случае, использование столь мощных противовоспалительных препаратов, как анакинра и канакинумаб, небезопасно из-за риска побочных эффектов, особенно у пожилых и ослабленных больных, коих среди больных с СНсФВ большинство. Гораздо безопаснее в этих условиях использовать ингибиторы ГМК-КоА-редуктазы, или статины, обладающие пусть и не столь мощным противовоспалительным действием, как блокаторы ИЛ-1, но вполне достаточным для того, чтобы подавить хроническое низкоинтенсивное воспаление в миокарде. Именно в этом случае будет соблюден принцип соразмерности патологического субстрата (хронического низкоинтенсивного воспаления) с силой воздействия препарата на этот субстрат («мягкое» противовоспалительное действие статинов), что свойственно наиболее эффективным терапевтическим вмешательствам. На сегодняшний день имеются определенные доказательства эффективности статинов при СНсФВ. По данным биопсии, у больных с СНсФВ, принимавших статины, было ниже содержание в миокарде нитротирозина (маркера активности окислительных процессов), выше активность протеинкиназы G, меньше размер кардиомиоцитов и ниже остаточное напряжение кардиомиоцитов по сравнению с больными с СНсФВ, не принимавшими статинов [63]. В отечественном ретроспективном когортном исследовании, проведенном среди 223 больных с компенсированным (бессимптомным) гипертоническим сердцем, отсутствие приема статинов стало независимым предиктором последующего развития СНсФВ; прием же статинов был ассоциирован с трехкратным снижением риска развития СНсФВ и двукратным снижением риска прогрессирования диастолической дисфункции левого желудочка (увеличения ее степени) [78]. Согласно предварительным данным отечественного одноцентрового проспективного клинического исследования прием розувастатина и аторвастатина больными с СНсФВ, ранее их не принимавшими, сопровождался значительным улучшением переносимости нагрузки, что сопровождалось восстановлением диастолического резерва и снижением давления наполнения левого желудочка как в покое, так и на высоте нагрузки [79]. В недавнем крупном метаанализе показано, что у больных с сердечной недостаточностью и фракцией выброса >40% прием статинов ассоциирован с достоверным снижением общей смертности на 15%, сердечно-сосудистой смертности на 17% и частоты госпитализаций из-за обострения сердечной недостаточности на 24% [80]. Все «диастолические» эффекты статинов – противовоспалительный, антифибротический и улучшающий функцию эндотелия – зависят от степени ингибирования ГМК-КоА-редуктазы в клетках миокарда: кардиомиоцитах, эндотелиоцитах, фибробластах, макрофагах и лимфоцитах [81]. Значение могут иметь и фармакокинетические свойства статинов, где преимущество, по-видимому, будут иметь жирорастворимые статины, способные беспрепятственно преодолевать плазматическую мембрану и проникать внутрь клеток различного типа [82].

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

СНсФВ представляет собой сложное патологическое состояние, имеющее разнообразные фенотипические проявления, в основе которых лежит системное хроническое воспаление. Именно воспаление вызывает фиброз миокарда – основу прогрессии диастолической дисфункции. Чтобы предотвратить или затормозить развитие фиброза, в первую очередь, следует бороться с микрососудистым воспалением. Основную проблему хронического воспаления в гипертрофированном миокарде представляет стойкая активация макрофагов и миофибробластов. Хроническое воспаление миокарда – исключительно иммунологическое событие, в развитии и поддержании которого участвуют клетки врожденного и приобретенного иммунитета.

Обнаружение ключевой роли моноцитов и макрофагов в прогрессии фиброза гипертрофированного миокарда сделало эти клетки привлекательной мишенью для терапевтического воздействия. На сегодняшний день в экспериментальных исследованиях с перегрузкой давлением получены данные, указывающие на положительное действие вмешательств, направленных на подавление миграции моноцитов и нейтрализацию провоспалительного и профибротического эффектов макрофагов. Дальнейшее развитие противовоспалительной стратегии при СНсФВ, по-видимому, будет идти по пути как можно более селективного воздействия на макрофаги и другие иммунные клетки, что позволит рассчитывать на замедление прогрессии дисфункции левого желудочка без сопутствующего повышения риска оппортунистических инфекций и онкогенеза, свойственного для иммуномодуляции широкого спектра действия.

×

Об авторах

А. Г. Овчинников

Национальный медицинский исследовательский центр кардиологии Минздрава России

Автор, ответственный за переписку.
Email: artcardio2014@gmail.com
Россия, Москва

Т. И. Арефьева

Национальный медицинский исследовательский центр кардиологии Минздрава России

Email: artcardio2014@gmail.com
Россия, Москва

А. В. Потехина

Национальный медицинский исследовательский центр кардиологии Минздрава России

Email: artcardio2014@gmail.com
Россия, Москва

А. Ю. Филатова

Национальный медицинский исследовательский центр кардиологии Минздрава России

Email: artcardio2014@gmail.com
Россия, Москва

Ф. Т. Агеев

Национальный медицинский исследовательский центр кардиологии Минздрава России

Email: artcardio2014@gmail.com
Россия, Москва

С. А. Бойцов

Национальный медицинский исследовательский центр кардиологии Минздрава России

Email: artcardio2014@gmail.com
Россия, Москва

Список литературы

  1. Steinberg B.A., Zhao X., Heidenreich P.A., Peterson E.D., Bhatt D.L., Cannon C.P., Hernandez A.F., Fonarow G.C. // Circulation. 2012. V. 126. № 1. P. 65–75.
  2. Redfield M.M. // N. Engl. J. Med. 2016. V. 375. № 19. P. 1868–1877.
  3. Paulus W.J., Dal Canto E. // JACC Heart Fail. 2018. V. 6. № 1. P. 1–7.
  4. Dunlay S.M., Roger V.L., Redfield M.M. // Nat. Rev. Cardiol. 2017. V. 14. № 10. P. 591–602.
  5. Brenes-Castro D., Castillo E.C., Vázquez-Garza E., Torre-Amione G., García-Rivas G. // Int. J. Mol. Sci. 2018. V. 19. № 12. Pii: E3719.
  6. Glezeva N., Baugh J.A. // Heart Fail. Rev. 2014. V. 19. № 5. P. 681–694.
  7. Franssen C., Chen S., Unger A., Korkmaz H.I., De Keulenaer G.W., Tschöpe C., Leite-Moreira A.F., Musters R., Niessen H.W., Linke W.A., et al. // JACC Heart Fail. 2016. V. 4. № 4. P. 312–324.
  8. Hulsmans M., Sager H.B., Roh J.D., Valero-Muñoz M., Houstis N.E., Iwamoto Y., Sun Y., Wilson R.M., Wojtkiewicz G., Tricot B., et al. // J. Exp. Med. 2018. V. 215. № 2. P. 423–440.
  9. Westermann D., Lindner D., Kasner M., Zietsch C., Savvatis K., Escher F., von Schlippenbach J., Skurk C., Steendijk P., Riad A., et al. // Circ. Heart Fail. 2011. V. 4. № 1. P. 44–52.
  10. Mann D.L. // Circ. Res. 2015. V. 116. № 7. Р. 1254–1268.
  11. Sánchez-Trujillo L., Vázquez-Garza E., Castillo E.C., García-Rivas G., Torre-Amione G. // Arch. Med. Res. 2017. V. 48. № 1. P. 1–11.
  12. Bajpai G., Schneider C., Wong N., Bredemeyer A., Hulsmans M., Nahrendorf M., Epelman S., Kreisel D., Liu Y., Itoh A., et al. // Nat. Med. 2018. V. 24. № 8. P. 1234–1245.
  13. Anzai A., Choi J.L., He S., Fenn A.M., Nairz M., Rattik S., McAlpine C.S., Mindur J.E., Chan C.T., Iwamoto Y., et al. // J. Exp. Med. 2017. V. 214. № 11. P. 3293–3310.
  14. Glezeva N., Voon V., Watson C., Horgan S., McDonald K., Ledwidge M., Baugh J. // J. Card. Fail. 2015. V. 21. № 2. P. 167–177.
  15. Kong P., Christia P., Frangogiannis N.G. // Cell Mol. Life Sci. 2014. V. 71. № 4. P. 549–574.
  16. Epelman S., Lavine K.J., Beaudin A.E., Sojka D.K., Carrero J.A., Calderon B., Brija T., Gautier E.L., Ivanov S., Satpathy A.T., et al. // Immunity. 2014. V. 40. № 1. P. 91–104.
  17. Hilgendorf I., Gerhardt L.M., Tan T.C., Winter C., Holderried T.A., Chousterman B.G., Iwamoto Y., Liao R., Zirlik A., Scherer-Crosbie M., et al. // Circ. Res. 2014. V. 114. № 10. P. 1611–1622.
  18. Tsou C.L., Peters W., Si Y., Slaymaker S., Aslanian A.M., Weisberg S.P., Mack M., Charo I.F. // J. Clin. Invest. 2007. V. 117. № 4. P. 902–909.
  19. Wynn T.A., Barron L. // Semin. Liver Dis. 2010. V. 30. № 3. P. 245–257.
  20. Bracey N.A., Gershkovich B., Chun J., Vilaysane A., Meijndert H.C., Wright J.R. Jr., Fedak P.W., Beck P.L., Muruve D.A., Duff H.J. // J. Biol. Chem. 2014. V. 289. № 28. P. 19571–19584.
  21. Dick S.A., Macklin J.A., Nejat S., Momen A., Clemente-Casares X., Althagafi M.G., Chen J., Kantores C., Hosseinzadeh S., Aronoff L., et al. // Nat. Immunol. 2019. V. 20. № 1. P. 29–39.
  22. Murray P.J., Allen J.E., Biswas S.K., Fisher E.A., Gilroy D.W., Goerdt S., Gordon S., Hamilton J.A., Ivashkiv L.B., Lawrence T., et al. // Immunity. 2014. V. 41. № 1. P. 14–20.
  23. Xue J., Schmidt S.V., Sander J., Draffehn A., Krebs W., Quester I., De Nardo D., Gohel T.D., Emde M., Schmidleithner L., et al. // Immunity. 2014. V. 40. № 2. P. 274–288.
  24. Weber K.T., Sun Y., Bhattacharya S.K., Ahokas R.A., Gerling I.C. // Nat. Rev. Cardiol. 2013. V. 10. № 1. P. 15–26.
  25. Cortez-Retamozo V., Etzrodt M., Newton A., Ryan R., Pucci F., Sio S.W., Kuswanto W., Rauch P.J., Chudnovskiy A., Iwamoto Y., et al. // Immunity. 2013. V. 38. № 2. Р. 296–308.
  26. González G.E., Rhaleb N.E., D’Ambrosio M.A., Nakagawa P., Liao T.D., Peterson E.L., Leung P., Dai X., Janic B., Liu Y.H., et al. // Am. J. Physiol. Heart Circ. Physiol. 2016. V. 311. № 5. P. H1287–H1296.
  27. Mukaro V.R., Bylund J., Hodge G., Holmes M., Jersmann H., Reynolds P.N., Hodge S. // PLoS One. 2013. V. 8. № 2. P. e56147.
  28. Edelmann F., Holzendorf V., Wachter R., Nolte K., Schmidt A.G., Kraigher-Krainer E., Duvinage A., Unkelbach I., Düngen H.D., Tschöpe C., et al. // Eur. J. Heart Fail. 2015. V. 17. № 2. P. 214–223.
  29. Tromp J., Khan M.A., Klip I.T., Meyer S., de Boer R.A., Jaarsma T., Hillege H., van Veldhuisen D.J., van der Meer P., Voors A.A. // J. Am. Heart Assoc. 2017. V. 6. № 4. P. e003989.
  30. Xia Y., Lee K., Li N., Corbett D., Mendoza L., Frangogiannis N.G. // Histochem. Cell. Biol. 2009. V. 131. № 4. P. 471–481.
  31. Swirski F.K., Nahrendorf M. // Science. 2013. V. 339. № 6116. P. 161–166.
  32. Riojas-Hernández A., Bernal-Ramírez J., Rodríguez-Mier D., Morales-Marroquín F.E., Domínguez-Barragán E.M., Borja-Villa C., Rivera-Álvarez I., García-Rivas G., Altamirano J., García N. // Life Sci. 2015. V. 141. P. 32–43.
  33. Gevaert A.B., Shakeri H., Leloup A.J., van Hove C.E., De Meyer G.R.Y., Vrints C.J., Lemmens K., van Craenenbroeck E.M. // Circ. Heart Fail. 2017. V. 10. № 6. P. e003806.
  34. Jurewicz M., McDermott D.H., Sechler J.M., Tinckam K., Takakura A., Carpenter C.B., Milford E., Abdi R. // J. Am. Soc. Nephrol. 2007. V. 18. № 4. P. 1093–1102.
  35. Higashikuni Y., Tanaka K., Kato M., Nureki O., Hirata Y., Nagai R., Komuro I., Sata M. // J. Am. Heart Assoc. 2013. V. 2. № 6. e000267.
  36. Hulsmans M., Sam F., Nahrendorf M. // J. Mol. Cell Cardiol. 2016. V. 93. P. 149–155.
  37. Zhang S., Weinberg S., DeBerge M., Gainullina A., Schipma M., Kinchen J.M., Ben-Sahra I., Gius D.R., Yvan-Charvet L., Chandel N.S., Schumacker P.T., et al. // Cell Metab. 2019. V. 29. № 2. P. 443–456.e5.
  38. Kaur K., Sharma A.K., Singal P.K. // Am. J. Physiol. Heart Circ. Physiol. 2006. V. 291. № 1. P. H106–H113.
  39. Spight D., Zhao B., Haas M., Wert S., Denenberg A., Shanley T.P. // Am. J. Physiol Lung Cell Mol. Physiol. 2005. V. 288. № 2. P. L251–L265.
  40. Sun L., Louie M.C., Vannella K.M., Wilke C.A., LeVine A.M., Moore B.B., Shanley T.P. // Am. J. Physiol. Lung Cell Mol. Physiol. 2011. V. 300. № 3. P. L341–L353.
  41. Kaya Z., Leib C., Katus H.A. // Circ. Res. 2012. V. 110. № 1. P. 145–158.
  42. Anzai A., Anzai T., Nagai S., Maekawa Y., Naito K., Kaneko H., Sugano Y., Takahashi T., Abe H., Mochizuki S., et al. // Circulation. 2012. V. 125. № 10. P. 1234–1245.
  43. Nevers T., Salvador A.M., Grodecki-Pena A., Knapp A., Velázquez F., Aronovitz M., Kapur N.K., Karas R.H., Blanton R.M., Alcaide P. // Circ. Heart Fail. 2015. V. 8. № 4. P. 776–787.
  44. Laroumanie F., Douin-Echinard V., Pozzo J., Lairez O., Tortosa F., Vinel C., Delage C., Calise D., Dutaur M., Parini A., et al. // Circulation. 2014. V. 129. № 21. P. 2111–2124.
  45. Tae Yu H., Youn J.C., Lee J., Park S., Chi H.S., Lee J., Choi C., Park S., Choi D., Ha J.W., et al. // Cell Mol. Immunol. 2015. V. 12. № 4. P. 466–473.
  46. Kallikourdis M., Martini E., Carullo P., Sardi C., Roselli G., Greco C.M., Vignali D., Riva F., Ormbostad Berre A.M., Stølen T.O., et al. // Nat. Commun. 2017. V. 8. № 14680. P. 1–14.
  47. Matsumoto K., Ogawa M., Suzuki J., Hirata Y., Nagai R., Isobe M. // Int. Heart J. 2011. V. 52. № 6. P. 382–387.
  48. Meng X., Yang J., Dong M., Zhang K., Tu E., Gao Q., Chen W., Zhang C., Zhang Y. // Nat. Rev. Cardiol. 2016. V. 13. № 3. P. 167–179.
  49. Randolph D.A., Fathman C.G. // Annu. Rev. Med. 2006. V. 57. P. 381–402.
  50. Mahajan D., Wang Y., Qin X., Wang Y., Zheng G., Wang Y.M., Alexander S.I., Harris D.C. // J. Am. Soc. Nephrol. 2006. V. 17. № 10. P. 2731–2741.
  51. Misra N., Bayry J., Lacroix-Desmazes S., Kazatchkine M.D., Kaveri S.V. // J. Immunol. 2004. V. 172. № 8. P. 4676–4680.
  52. Kvakan H., Kleinewietfeld M., Qadri F., Park J.-K., Fischer R., Schwarz I., Rahn H.P., Plehm R., Wellner M., Elitok S., et al. // Circulation. 2009. V. 119. № 22. P. 2904–2912.
  53. Cordero-Reyes A.M., Youker K.A., Trevino A.R., Celis R., Hamilton D.J., Flores-Arredondo J.H., Orrego C.M., Bhimaraj A., Estep J.D., et al. // J. Am. Heart Assoc. 2016. V. 5. № 1. P. e002484.
  54. Zouggari Y., Ait-Oufella H., Bonnin P., Simon T., Sage A.P., Guérin C., Vilar J., Caligiuri G., Tsiantoulas D., Laurans L., et al. // Nat. Med. 2013. V. 19. № 10. P. 1273–1280.
  55. Guzik T.J., Hoch N.E., Brown K.A., McCann L.A., Rahman A., Dikalov S., Goronzy J., Weyand C., Harrison D.G. // J. Exp. Med. 2007. V. 204. № 10. P. 2449–2460.
  56. Youker K.A., Assad-Kottner C., Cordero-Reyes A.M., Trevino A.R., Flores-Arredondo J.H., Barrios R., Fernandez-Sada E., Estep J.D., Bhimaraj A., Torre-Amione G. // Eur. Heart J. 2014. V. 35. № 16. P. 1061–1068.
  57. Panahi M., Papanikolaou A., Torabi A., Zhang J.G., Khan H., Vazir A., Hasham M.G., Cleland J.G.F., Rosenthal N.A., Harding S.E., et al. // Cardiovasc. Res. 2018. V. 114. № 11. P. 1445–1461.
  58. Seta Y., Shan K., Bozkurt B., Oral H., Mann D.L. // J. Card. Fail. 1996. V. 2. № 3. P. 243–249.
  59. Bozkurt B., Kribbs S.B., Clubb F.J. Jr., Michael L.H., Didenko V.V., Hornsby P.J., Seta Y., Oral H., Spinale F.G., Mann D.L. // Circulation. 1998. V. 97. № 14. P. 1382–1391.
  60. Chung E.S., Packer M., Lo K.H., Fasanmade A.A., Willerson J.T. // Circulation. 2003. V. 107. № 25. P. 3133–3140.
  61. Mann D.L., McMurray J.J., Packer M., Swedberg K., Borer J.S., Colucci W.S., Djian J., Drexler H., Feldman A., Kober L., et al. // Circulation. 2004. V. 109. № 13. P. 1594–1602.
  62. Ridker P.M., Everett B.M., Thuren T., MacFadyen J.G., Chang W.H., Ballantyne C., Fonseca F., Nicolau J., Koenig W., Anker S.D., et al. // N. Engl. J. Med. 2017. V. 377. № 12. P. 1119–1131.
  63. Paulus W.J., Tschöpe C. // J. Am. Coll. Cardiol. 2013. V. 62. № 4. P. 263–271.
  64. Haudek S.B., Cheng J., Du J., Wang Y., Hermosillo-Rodriguez J., Trial J., Taffet G.E., Entman M.L. // J. Mol. Cell Cardiol. 2010. V. 49. № 3. P. 499–507.
  65. Kuwahara F., Kai H., Tokuda K., Takeya M., Takeshita A., Egashira K., Imaizumi T. // Hypertension. 2004. V. 43. № 4. P. 739–745.
  66. Ishibashi M., Hiasa K., Zhao Q., Inoue S., Ohtani K., Kitamoto S., Tsuchihashi M., Sugaya T., Charo I.F., Kura S., et al. // Circ. Res. 2004. V. 94. № 9. P. 1203–1210.
  67. Xu J., Lin S.C., Chen J., Miao Y., Taffet G.E., Entman M.L., Wang Y. // Am. J. Physiol. Heart Circ. Physiol. 2011. V. 301. № 2. P. H538–H547.
  68. Smith R.R., Barile L., Cho H.C., Leppo M.K., Hare J.M., Messina E., Giacomello A., Abraham M.R., Marbán E. // Circulation. 2007. V. 115. № 7. P. 896–908.
  69. de Couto G., Liu W., Tseliou E., Sun B., Makkar N., Kanazawa H., Arditi M., Marbán E. // J. Clin. Invest. 2015. V. 125. № 8. P. 3147–3162.
  70. Gallet R., de Couto G., Simsolo E., Valle J., Sun B., Liu W., Tseliou E., Zile M.R., Marbán E. // JACC Basic Transl. Sci. 2016. V. 1. № 1–2. P. 14–28.
  71. Ibrahim A.G., Cheng K., Marban E. // Stem Cell Repts. 2014. V. 2. № 5. P. 606–619.
  72. Tseliou E., Fouad J., Reich H., Slipczuk L, de Couto G., Aminzadeh M., Middleton R., Valle J., Weixin L., Marbán E. // J. Am. Coll. Cardiol. 2015. V. 66. №. 6. P. 599–611.
  73. Leuschner F., Dutta P., Gorbatov R., Novobrantseva T.I., Donahoe J.S., Courties G., Lee K.M., Kim J.I., Markmann J.F., Marinelli B., et al. // Nat. Biotechnol. 2011. V. 29. № 11. P. 1005–1010.
  74. Getts D.R., Terry R.L., Getts M.T., Deffrasnes C., Müller M., van Vreden C., Ashhurst T.M., Chami B., McCarthy D., Wu H., et al. // Sci. Transl. Med. 2014. V. 6. № 219. P. 219ra7.
  75. Courties G., Heidt T., Sebas M., Iwamoto Y., Jeon D., Truelove J., Tricot B., Wojtkiewicz G., Dutta P., Sager H.B., et al. // J. Am. Coll. Cardiol. 2014. V. 63. № 15. P. 1556–1566.
  76. van Tassell B.W., Arena R., Biondi-Zoccai G., Canada J.M., Oddi C., Abouzaki N.A., Jahangiri A., Falcao R.A., Kontos M.C., Shah K.B., et al. // Am. J. Cardiol. 2014. V. 113. № 2. P. 321–327.
  77. van Tassell B.W., Trankle C.R., Canada J.M., Carbone S., Buckley L., Kadariya D., Del Buono M.G., Billingsley H., Wohlford G., Viscusi M., et al. // Circ. Heart Fail. 2018. V. 11. № 8. P. e005036.
  78. Ovchinnikov A.G., Ojerelyeva M.V., Ageev F.T. // Eur. J. Heart Fail. 2017. V. 19. Suppl 1. P. 328.
  79. Ovchinnikov A.G., Dreeva Z.V., Potekhina A.V., Arefieva T.I., Masenko V.P., Ageev F.T. // Eur. J. Heart Fail. 2019. V. 21. Suppl S1. P. 418.
  80. Bielecka-Dabrowa A., Ibadete Bytyç I., von Haehling S., Anker S., Jozwiak J., Rysz J., Hernandez A.V., Bajraktari G., Mikhalidis D.P., et al. // Lipids Hlth Disease. 2019. V. 18. № 1. P. 188.
  81. Ramasubbu K., Estep J., White D.L, Deswal A., Mann D.L. // J. Am. Coll. Cardiol. 2008. V. 51. № 4. P. 415–426.
  82. Arefieva T.I., Filatova A.Y., Potekhina A.V., Shchinova A.M. // Biochemistry (Moscow). 2018. V. 83. № 8. P. 874–889.

Дополнительные файлы

Доп. файлы
Действие
1. JATS XML
2. Рис. 1. Роль ССR2+-макрофагов в поддержании хронического микрососудистого воспаления в гипертрофированном миокарде. Под действием ангиотензина II (А II), высвобождаемого из «стрессового» миокарда (1), и хемокина ССL2, высвобождаемого активированными эндотелиальными клетками коронарного микроциркуляторного русла (2), классические моноциты покидают костный мозг и селезенку и привлекаются к миокарду. Под действием ССL2, вступающего во взаимодействие с рецепторами CCR2 на поверхности моноцитов, последние проникают в миокард (3), где превращаются в CCR2+-макрофаги (4), которые затем активируются и превращаются в М1- (5) и М2-макрофаги (6). М1-макрофаги через выработку провоспалительных цитокинов (TNF и ИЛ-1β) поддерживают воспаление и оказывают повреждающее воздействие на миокард (7), а через выработку CCL2 способствуют еще большей инфильтрации миокарда клетками воспаления (8). М2-макрофаги, наоборот, участвуют в восстановлении целостности поврежденных тканей посредством выработки цитокинов фиброза (прежде всего TGF-β) (9). Под влиянием TGF-β фибробласты превращаются в миофибробласты (10) и начинают усиленно вырабатывать коллаген (11), что закрепляет фиброз и приводит к прогрессии диастолической дисфункции левого желудочка. При хроническом микрососудистом воспалении популяция CCR2+-макрофагов поддерживается как за счет миграции все новых моноцитов (4), так и за счет пролиферации in situ уже проникших в миокард клеток (12). Под действием микроокружения макрофаги могут изменять свой функциональный статус, переходя от одного фенотипа к другому (13). Для хронического микрососудистого воспаления миокарда характерно одновременное присутствие трех основных стадий, которые при остром воспалении обычно следуют друг за другом: стадии инфильтрации, повреждения и репарации (фиброза). При этом наиболее характерным признаком хронического воспаления является стойкая активация макрофагов

Скачать (651KB)
3. Рис. 2. Взаимодействие между макрофагами и CD4+ Т-лимфоцитами при хроническом микрососудистом воспалении в гипертрофированном миокарде. Активированные макрофаги (М1-макрофаги) с помощью цитокина TNF стимулируют мобилизацию и инфильтрацию CD4+ T-лимфоцитов, а с помощью презентации антигена их активируют. Кроме того, М1-макрофаги через ИЛ-12 стимулируют выработку Т-клетками ИФ-γ, который способствует еще большей активации макрофагов и выделению ими ключевого хемокина воспаления CCL2, что, в свою очередь, привлекает в миокард дополнительное число моноцитов. Активированные CD4+ T-клетки через выработку TNF, ИЛ-17 и хемокинов могут напрямую стимулировать миграцию макрофагов. Таким образом, замыкается порочный круг, когда активация одних клеток приводит к активации других и наоборот. Конечным результатом является прогрессирующая инфильтрация миокарда воспалительными клетками и «закрепление» (хронизация) процесса воспаления. Активированные Т-клетки и макрофаги участвуют как в поддержании воспаления, так и в стимуляции фиброза миокарда

Скачать (500KB)
4. Рис. 1. Роль ССR2+-макрофагов в поддержании хронического микрососудистого воспаления в гипертрофированном миокарде. Под действием ангиотензина II (А II), высвобождаемого из «стрессового» миокарда (1), и хемокина ССL2, высвобождаемого активированными эндотелиальными клетками коронарного микроциркуляторного русла (2), классические моноциты покидают костный мозг и селезенку и привлекаются к миокарду. Под действием ССL2, вступающего во взаимодействие с рецепторами CCR2 на поверхности моноцитов, последние проникают в миокард (3), где превращаются в CCR2+-макрофаги (4), которые затем активируются и превращаются в М1- (5) и М2-макрофаги (6). М1-макрофаги через выработку провоспалительных цитокинов (TNF и ИЛ-1β) поддерживают воспаление и оказывают повреждающее воздействие на миокард (7), а через выработку CCL2 способствуют еще большей инфильтрации миокарда клетками воспаления (8). М2-макрофаги, наоборот, участвуют в восстановлении целостности поврежденных тканей посредством выработки цитокинов фиброза (прежде всего TGF-β) (9). Под влиянием TGF-β фибробласты превращаются в миофибробласты (10) и начинают усиленно вырабатывать коллаген (11), что закрепляет фиброз и приводит к прогрессии диастолической дисфункции левого желудочка. При хроническом микрососудистом воспалении популяция CCR2+-макрофагов поддерживается как за счет миграции все новых моноцитов (4), так и за счет пролиферации in situ уже проникших в миокард клеток (12). Под действием микроокружения макрофаги могут изменять свой функциональный статус, переходя от одного фенотипа к другому (13). Для хронического микрососудистого воспаления миокарда характерно одновременное присутствие трех основных стадий, которые при остром воспалении обычно следуют друг за другом: стадии инфильтрации, повреждения и репарации (фиброза). При этом наиболее характерным признаком хронического воспаления является стойкая активация макрофагов (en)

Скачать (641KB)
5. Рис. 2. Взаимодействие между макрофагами и CD4+ Т-лимфоцитами при хроническом микрососудистом воспалении в гипертрофированном миокарде. Активированные макрофаги (М1-макрофаги) с помощью цитокина TNF стимулируют мобилизацию и инфильтрацию CD4+ T-лимфоцитов, а с помощью презентации антигена их активируют. Кроме того, М1-макрофаги через ИЛ-12 стимулируют выработку Т-клетками ИФ-γ, который способствует еще большей активации макрофагов и выделению ими ключевого хемокина воспаления CCL2, что, в свою очередь, привлекает в миокард дополнительное число моноцитов. Активированные CD4+ T-клетки через выработку TNF, ИЛ-17 и хемокинов могут напрямую стимулировать миграцию макрофагов. Таким образом, замыкается порочный круг, когда активация одних клеток приводит к активации других и наоборот. Конечным результатом является прогрессирующая инфильтрация миокарда воспалительными клетками и «закрепление» (хронизация) процесса воспаления. Активированные Т-клетки и макрофаги участвуют как в поддержании воспаления, так и в стимуляции фиброза миокарда (en)

Скачать (481KB)

© Овчинников А.Г., Арефьева Т.И., Потехина А.В., Филатова А.Ю., Агеев Ф.Т., Бойцов С.А., 2020

Creative Commons License
Эта статья доступна по лицензии Creative Commons Attribution 4.0 International License.

Данный сайт использует cookie-файлы

Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта.

О куки-файлах